Array Антология - Книга осенних голосов

Полюс за полюсом, стих за стихом.
Крошки сметая со скатерти пыльной,
День проскользнул – невесомый рассыльный,
Веруя в дружбу, стремясь за грехом.
День промелькнул, как любовник спеша
К женщине, сонно глядящей в пространство —
Не различая заснеженных станций,
Пеплом себе на колени кроша.

От Пенелопы до острова сна,
От арифметики – к синусу бреда.
Он подгоняет состав. Он приехал
В город, в котором почти не дышал.
Серый и знобкий, вокзальный рассвет
Он пронесет с собой прямо до дома.
Жизнь протекает – законами Ома,
Джоуля, Кельвина? Он не поэт.
Жизнь протекает – остывшей водой,
Сессией, квестом, ночным недосыпом.
Он что-то важное мимо просыпал
И, как обычно, прошляпил билет.

Выйди, пойди по пустой мостовой.
Пиво в ноябрьском заснеженном парке…
Год догорает, но как-то насмарку
И не всерьёз попрощавшись с тобой.
Год догорает. Домой, так домой.

… Женщина спит, занавесив окно,
Руку прижав к подлокотнику кресла.
И по-кошачьи нагретое место
Ей возвращает по кругу тепло.

Из бабочки выходит серый волк.
Из девочки выходит чудо в перьях.
Рождественский и золотой глоток
Тайком от всех под праздничною елью.
Из девочки выходит – пустота,
Как карлик из планеты по соседству.
А мне искать исчезнувшую дверцу,

Стучать в ничто и помнить никуда.
Стучать… откроет дверь босой,
Худой, лохматый, джинсовый подонок.
Вот о таких и говорят – «ребенок,
Но, черт возьми, какой-то непростой!»
И будет новый дом, и новый хлам,
И новые привычки за обедом.
Тот, кто предаст, тебе протянет хлеба,
А женщина вина плеснет в стакан.

Ты станешь уксусом, полынью, лебедой,
Признаньем в соблазнительной измене,
Ты вытечешь на сжатые колени
С младенцем вместе вылитой водой.
Я что-то вам обоим напишу.
Я буду звать его на чай и даже
С ним как-нибудь за чаем согрешу,
Зачем не зная. Может быть, из блажи,
Из той убогой ревности навзрыд,
Что хочет хоть понять – ну в чем тут дело?
Что за секрет, что у тебя болит?
И что там я такого проглядела?

Так все исчезнет, ничего не будет.
И только в глубине ее зрачка
(Как бы на рыжем, полинявшем блюде)
Останется и музыка прелюдий,
И примиренье первого толчка.

И пальцы были сном смешным,
Коротеньким, чуть-чуть усталым.
На них топорщились легко
Два перстня – вянущих кристалла.
Два умирающих цветка,
Два сна в оправе неумелой
Смотрели влажно и светло,
Нагревшись на хозяйском теле.

Как голубела бирюза,
Как черен был гранат горячий!
Как пахнет морем от руки,
Как солон рот того, кто плачет!
И как не вынырнуть назад
Из тишины прикосновений:
И страшен пагубный гранат
И раковин немое пенье.