Array Антология - Книга осенних голосов

А дальше, задавая ритм,
Выпрашивая полномочья,
Маячит нежный чей-то лик
И взгляда отвести не хочет.

Зеркальный мальчик – твой двойник —
Иль женщина с усталым взглядом
Прильнут к тебе: ни книг читать,
Ни обниматься с ними рядом
Нельзя: замучают зазря,
Лишат избранника рассудка,
Но в темный сад под взором их
И сладко выходить, и жутко.
И пляж пустой начнет манить,
И зелень зеркала дневная…
Они вошли – и стали жить,
Твои слова перенимая.
Так, в звоне летнего житья
Сроднишься с ними: кожа к коже.
И лопнет вдруг металл оправ,
И камни выпустит наружу.

Сидеть вот так бы в тишине,
Как в ожидании исхода,
И алой искоркой кольца
Дразнить увертливую воду.
Чтоб на синеющей сосне
Кукушка спорила о вечном,
И с Ваших пальцев бирюза
Стекала в медленную речку.

Сожми меня в нагревшейся ладони:
Оттают пальцы, дернется щека.
Внизу текла, как водится, река.
Мы – целовались на заросшем склоне.

Просыплется сквозь пальцы, как песок,
Наш сонный день, испачканный травою.
И этот идиллический кусок
Я заберу когда-нибудь с собою!

И вспомню, собирая чемодан,
И этот холм, и пригород, и речку…
Распухший рот, разобранный диван
И бесконечный августовский вечер.

Когда природа делает прыжок,
Тройной кульбит – и кланяется в зал,
Ты видишь не табличку «Ад» иль «Рай»,
А попросту – обычнейший вокзал.

Вот очередь, вот пирожки и квас,
Вот выход на платформы вдалеке.
А вот она: не поднимая глаз,
Пришла к твоей притронуться руке.

Последний раз! Вот вы идете с ней.
Ты говоришь: но где же ты была?
Как странно нам прощаться здесь с тобой,
Когда такие помним мы дела!

Подъездов темных нежное нутро,
Кинотеатры, скверы и дворы,
Пощечины, томленье у метро
Как часть не нами начатой игры.
Снег, поцелуев сумрачную рать,
Тюльпаны с клумб, сады, колокола…
Как много я б хотел с собой забрать!
Но ты мне – ничего не отдала.

Владей, владей. Без страха и стыда
Все забери, все унеси с собой.
Пускай роняет легкая рука
Шиповник алый, пепел голубой.
Пускай притронется к цветку, смычку,
Головке детской, маминой щеке.
Так бабочка спускается к сачку,
Самоубийца движется к реке.

Нарушен стройный горделивый ряд,
Уходит плавно из-под пяток твердь.
И птицы вместе с ангелами спят,
Не помня про сегодняшнюю смерть.

Шиповник алый – на плечо.
Янтарь ворованный – на шею.
Я – новобранец. Я терплю
Дожди, пощечины, траншеи.
И с губ сорвавшийся укор,
И взгляды – «чем он пригодился?»
Но горд я, как наследный вор,
Наследного сместивший принца.

Герр генерал! В твоем строю
Я ниже всех и неумелей.
И маки душные цветут
И прорастают в слабом теле.
И колют злобные глаза
Моим завистникам и гончим.
И пышут жарко на груди
Моей ингерманландской ночью.
Твой дом так тих! Собачий вздох
С циновки на полу у двери
Доносится едва… В саду
Украдкой скрипнули качели.
И нет ни мира, ни войны,
Ни покаяния, ни страха.
И жжет мне грудь в преддверье пуль
Заговоренная рубаха.
И кошка злобно щурит глаз,
Как будто чует мертвечину.
Герр генерал! Что ваша дочь?
Какой ей будет муж по чину?

Сейчас она лежит со мной,
Блестя и животом, и грудью.
Она умна, а я – кретин,
Она инфанта, я – отродье.
И в этом есть особый шарм.
Особый смысл, не видный глазу.
Ей мало лет. Она пьяна,
Из губ моих вкусив заразу.

И я люблю ее такой.
Орел с фуражки давит, давит.
Я с непокрытой головой
Бегу во сне. Мне сладок гравий,
Песок, дорога… Я ушел!
Ушел. Ее забыл я сразу.
Я вспоминаю так давно
Одну услышанную фразу.
Про то, что время целовать
И уклоняться… Так и было.
Я уклонился от любви,
Которая меня хранила.

И время капает в ладонь,
И новобранец спит в траншее.
Аквамарин – в глазах твоих.
Янтарь обугленный – на шее.