Array Антология - Книга осенних голосов

Ружьецо-то возьми, дорогая, нажми на курочек.
Мы давно не стирали на речке кровавых сорочек,
Мы давно не копали, не мяли тяжелую глину.
В грудь не можешь – зажмурься,
прицелься и выстрели в спину.
А любовь – что любовь? Погорит, поискрит да остынет.
Можно выстрелить так, что никто никогда не подымет.
Не подумай, что встану: не встану и сниться не стану.
Серебро на лету, вот и пули сбиваются в стаю.
Догоняй! Новый год разбросает свои мандарины.
Елки вынесут прочь и погасят надолго витрины.
Пробежит запоздалый трамвай до ближайшего парка,
И от близости чьей-то вдруг станет дремотно и жарко.
Визг коньков на ветру, оседание огненной пыли,
Ледяные цветочки, снежинки на братской могиле.
И под лестницей школьной кружение в медленном вальсе,
До рассвета, который никто никогда не погасит.
Ленинград за окном весь испачкан в небесной лазури.
Кто-то выйдет на лестницу, встанет, устало закурит.
Кто-то выглянет вслед: ну и ночка сегодня, ребята!
И вернувшись назад, улыбнется гостям виновато.
Так не плачь! Что ж ты плачешь о том, что минуло?
Было – сгинуло, будет – так ветром надуло.
Не стыдись ничего. В этом вихре из рук на постели
Пляшет солнечный март и поют голубые метели.
Бродят тигры и волки, и сойки веселые скачут,
По проспекту летит без оглядки резиновый мячик.
И гитарный аккорд, взятый робко, становится громче:
Ночь прошла. Здравствуй, утро. Ты будешь короче.

Все оставить за дверью, войти в нежилую квартиру,
Что мешает – убрать с себя прочь и остаться в тиши.
Гаснет свет – и пускаются кони по кругу,
Тело глупое прочь изгоняя из робкой души.
Так уходят навек, утомившись от встреч нежеланных,
Так на небе воюет с чертями небесная рать.
Скачут кони и сыплют алмазами раны,
Скачут кони, и их никому не догнать.

Море черное лижет со страстью раздетые скалы
И впивается в каждый изгиб, и ласкает волной.
Это кони твои отдышались и ждут переправы —
Переправы на берег, где ждет их хозяин другой.
Приплывут и на остров сойдут, ожидая приказа,
Не заметив, как злобно глядит на них местный народ.
Будут нежно косить на него перепуганным глазом,
Под удары подставив ему беззащитный живот.

Дребезжит по проспекту возок мимо труб и киосков,
Мимо парков, вокзалов, базаров, резных фонарей.
Я тебя отыскала во сне, это было непросто,
Это было так стыдно – стоять у закрытых дверей.
Я стояла. Пустяк. Ничего. Перетерпится осень,
И настанет зима – краснощекая, злая, с трезвоном саней.
Будут чай распивать, будут мыть за столом мои кости
И дивиться, что небо становится ниже, весомей, синей…
Лягут спать – небо рухнет на них и раздавит,
Но они как железные встанут средь груды камней.
Я сижу – вся в осколках, в созвездии ран и царапин,
Вся в рубинах, разбрызганных скачками ваших коней.

Загорится и скроется,
Промелькнет – и уйдет:
Лик замурзанной троицы,
Голубой вертолет.
Сумрак серый, опущенный
Над землей, над тобой.
И кустарник, заснеженный
Терпеливой зимой.

Эти пальцы горячие
У меня на висках:
Злые, нервные, зрячие,
Как собаки в кустах.
Нет, не рвут, но – обнюхивают:
Проверяют на вкус.
Изнутри, по изнаночке
Разрезают арбуз.

О, скрипач несговорчивый,
Что играет на мне —
Привяжи меня накрепко
К онемевшей струне.
Чтоб ни слезть, ни уверовать,
Ни отдать, ни украсть.
Вот собаки опомнились
И разинули пасть.

Я танцую, я плаваю,
Я всесильный игрок.
Под неловкими пальцами
Распустился цветок.
Загорелся, задвигался:
Мертвым был – и ожил.
Изумрудный, коралловый,
Наточивший ножи.

Повернись ко мне профилем,
Встань немного левей.
Свет софитовый движется
За фигуркой твоей.
Ты прозрачна до странности,
Хоть телесна вполне.
От печали – до радости,
От тебя – да ко мне.

Видишь, серьги забытые,
Проездной на метро.
Что еще нам положено?
Никого, ничего.