Владимир Соколов - Снег в сентябре

Все как будто в ином разрезе.
Снова полка мне дорога.
…Паровоз гуднет на разъезде,
И поймает гудок тайга,
И пойдет им играть, большая,
Одинокая, как мячом,
Звоном даль свою оглашая,
Над листвянником, кедрачом
И над соснами, передавши
Словно в руки его из рук,
Перекидывать дальше, дальше
Оторвавшийся этот звук.

Эта радость твоя мальчишья
Мне понятна — играй, тайга!
Слишком долгой, тяжелой тишью
Оглушали тебя снега.
Зимних месяцев вой пурговый
Примелькался, как дятлов стук.
Ну, а голос гудка — он новый,
Необычный, занятный звук.

Но уйдет состав и вернется,
Гулким голосом протрубя.
Этот звук его обернется
Не игрушкою для тебя.
Люди высыпят из вагонов;
Люди, ежели много их,
Не боятся ни верст зеленых,
Ни медведей, тайга, твоих.
Голос тракторного мотора
(Сосны падают…) загремит.
Заалеет плакат. Контора
Печкой маленькой задымит.
И палатки пойдут, палатки.
Труд на холоде, смех в тепле.
Достижения. Неполадки,
Убывающие в числе.

Мне, конечно, немного жалко
Каждой веточки вековой,
Будут сосны лежать вповалку,
Оземь стукнувшись головой.
Но, увидев сосновый штабель,
Понапрасну не хмурься ты.
Это ж девочкам — шелк и штапель!
Не жалей для них красоты.
Поезд движется, чуть вздыхая,
Удивительным сосняком.
Точно детским мячом, большая
Заигралась тайга гудком.

На улицах черные лодки
Прикованы к серым столбам.
А ветер, гудя в околотке,
Отчаянно бьет по губам.
Он хочет до сердца добраться
И свой передать ему хмель…
На улицах Старого Братска
Едва ль не последний апрель.

Я вижу дома и заборы,
Они и темны и стары.
На плотных воротах запоры
Почти позабытой поры.
Но жизнь и за старым забором
Бушует, полна новостей,
Со всем ее полным набором
Великих и малых страстей.

А дело-то, видно, не в малом,
Коль в собственном доме народ
Здесь, как на дворе постоялом,
Которое лето живет!
И почвы глубинная встряска,
Сердца будоража до дна,
На улицах Старого Братска,
Как буря морская, слышна.

Ведь все, что казалось немилым:
Осевшие набок дома,
Сараи, — подернется илом,
Уйдет из души и ума.
И что-то заветное тоже
Уйдет для кого-то на дно,
Но если любимо до дрожи,
Всплывет из забвенья оно.

И вижу я первое утро
Недальнего первого дня.
…Волна над заборчиком утлым
Вскипает, шипя и звеня…
А ветер, волнением полный,
Гудит и гремит верховой,
И светлые тучи, как волны,
Летят над моей головой.

В продолжение долгого времени
Ворковала по крышам вода.
В продолжение долгого времени
Зной качался и шли холода.

И мелькая под ветром как веточка,
Не однажды в течение дня
Выбегала прозрачная девочка
Из-под солнца взглянуть на меня.

Я мальчик. Мне двенадцать лет.
Кораблик мой плывет по луже.
И ничего на свете нет
Синей ее и глубже.

Мне неудобно. Я большой.
А вот играю, как ребенок.
Плыви, плыви, кораблик мой.
Твой белый парус тонок.

Твои просторы глубоки.
Ты уплывешь средь синих гребней
За голубые лопухи,
За горизонт волшебный…

Я взрослый. Мне под тридцать пять.
Я распрямляюсь. И ложится
У ног моих морская гладь,
Где альбатрос кружится.

«Пора домой», — ты шепчешь мне.
А я — как маленький обманщик.
Там белый парус на волне.
Мне тридцать пять. Я мальчик.

Конечно, мы пойдем домой,
Но пенный след… Но мачта в скрепах…
Плыви, плыви, кораблик мой,
Твой белый парус крепок!

Время движется, трудится маятник,
Как рабочий, как молот его…
Заказал бы я сам себе памятник,
Чтобы не мучить потом никого.

Время движется, серп его трудится,
Травокосит как надо коса.
Я уверен — мечта моя сбудется,
Будет утро и будет роса.

Очевидно, у нашего племени
Молодой всесоюзной крови
Впереди еще множество времени,
Только делай и только живи.

Так и делаем. Мается маятник.
Молот бьет, и работает серп.
Заказал бы я сам себе памятник,
Да надеюсь на общий. На герб.