Array Антология - Диалоги снаружи и внутри

Зацепиться бы хоть октябрем
за остатки бездонной лазури
без намеков, притихших и хмурых,
в коих генами то и берем,
что смириться душой и теплом
перед дребезгом стужи безглазой
и сугробов, как топь, непролазных
нам придется, что нас не спасло
вознесенье под дудочку лета,
где дожди не фаготом звучат,
где свирели не только сейчас
буйных трав с ветром были пропеты.
Зацепиться б – да как? Унесло
листья в небыль несбывшимся комом…

Тыщу лет все до боли знакомо —
тыщу раз от того не тепло.

Как все мы опрометчивы стареть,
как солнце склонно утром воротиться;
как сок дано собой хранить коре,
как петь дано легко свободной птице;

как ив листва обманута водой —
закон зеркал лишь тем постигнут миром,
куда любой без ведома ведом
без объяснений, что мы здесь пунктиром.

Заупокойный трав густых мотив,
урчанье кошки, что потом затихнет;
извечный выбор – здесь или идти,
чуб как приманка, вьющийся так лихо —

безбрежен жизни, выданной нам, лоск,
как неизбывна суть апрельских капель…
И то, что снегом нынче занесло —
лишь травоядный разгребает лапой.

И не нужно, чтоб все было так,
что вдруг солнце лишь светом взмывало б;
или белое в стынь покрывало
для того лишь Земле обретать,
чтоб мороз в подреберье не рыскал,
так придумав базальты пронзить…
Неприемлем столь скорбный транзит,
как не нужен оскал песий кискам.
И прекрасен закат не лишь тем,
кому доля в кустах дожидаться,
как перронам у призрачных станций
к поездам на свиданку лететь.

Нам тягаться с зарею невмочь,
чтобы туч
поубавить завалы…
Только чтобы мы нас узнавали —
все вокруг норовит
нам помочь.

Так долго сыпет небо снегом топким,
что непонятно, кто куда летит —
конец Вселенной ли навстречу сопкам,
или Земли разбужен аппетит

пробежкой дней, для ссоры столь коротких,
что не успеть терпеньем обрасти;
и сорвалась к звезде земная кротость,
умерив снегом ропот палестин.

И продвиженье, выданное оптом,
спешит заблудших в том лишь известить,
что был доселе из обманов соткан
их жизни криво скроенный сатин.

А посреди кружащейся мороки
уж втиснут след, пытавшийся идти…
Он – этот след, таинственный и робкий,
он – вдруг начало нового пути?

При расторопной обеспеченностью сроком
с меланхолией так гнетущей, но других —
тех, кто так почкой распустившейся растроган
и перебранками ликующей шуги —

за преткновенья оборвавшегося года
в морозов истовость и скаредность зари
к тем, кто метели разметавшейся угоден
и на заснеженно-продутом фоне зрим —
несут зимы исповедальные красоты
загадку данности без запаха вины…
Да и вина ль, что утвержденьям столь высоким
под ноги брошена несломленность иных?

Твой взгляд так чист и беспечален,
а я боюсь – и я раним;
так расторжима эта нить,
и так Господь нас изучает —

на минном поле каждый шаг,
что нам невидим, но помечен:
так шедшие уходят в вечность,
когда живые мельтешат.

Как в хлад отказа окунают год
в морозный отсвет выбранного плана,
когда не поздно и не слишком рано,
и нет нигде отдушины другой.
Когда деревьев ветреный порыв
молчит с собой в оковах зимней стали,
а разнотравья шелест неустанный
теперь спокоен, в рыхлый снег зарыт.

Лишь высота в забеге скорых дней
висит константой, к зовам безучастной…
Но мы теперь взываем к ней не часто —
нет ни желанья, ни причины нет.
Весь мир,
что с беглой выдумкой основан,
бесстрастным тленьем примется
стареть —
и нас застанет в бросовой поре,
где уязвимость втиснута в полслова…

На отсветах немеркнущей любви
под гром литавр бесплодных обещаний
и молодых усмешек беспощадных —
твой взгляд последним отблеском ловить

и, затаив мессией у креста
протест, судьбу и мира покаянье —
не разглядеть, что пагубно и явно,
чтоб от твоих движений не отстать…