Фернандо Пессоа - Тень над рекою. Антология экзистенциальной лирики

cухой и рваный,

от которого горчит во рту…

И смех и смерть…

Но разве смерти

Назначено

Являться

Не после жизни?

Пустая колокольня без прикрас,

ледок забвенья, путь, где путник редок…

И вдруг увидишь мир как в первый раз,

задышишь так, как будто напоследок.

В такую глушь приходят всё забыть,

чтобы не жить бессильно на изломе

меж болью ненавидеть и любить —

быть, просто быть, отбросив все, что кроме.

Бесстрастное безвременье глуши.

Здесь, быть собой тебе позволив снова,

остатки слов уходят из души,

чтобы в душе осталось только Слово.

Я ушел бы в глухую долину с горизонтом глядящим во тьму

жил бы в легкой пещере питаясь своей немотой

Но меня не хватает на то чтобы быть одному

я бессмысленно пуст как сухой водоем

Чтоб заполнить себя ― нужно камень с груди отвалить

и откроется ключ над дугою оплывших террас

и горящим лучом прорастет сквозь меня эта нить

для которой я лишь водовод а источник ― вне нас

И тогда я смогу на закате огромного дня

сесть на белые камни у входа в свой ласковый склеп

и прикрывши глаза ощущать как идет сквозь меня

и уходит ― не встретив препятствия ― смерть

Целительно беседовать с душою.

Дремлет тишина,

Дышит весна,

Лес, журчанье ручья, цветы и птицы,

Догорающий пламень дня

Утоляют меня,

Но я медлю рассеять мое горе:

Печаль дорога душе.

Что я есмь? что я был? что я буду? ― Не знаю:

Я лечу ниоткуда в никуда

В дымном облаке обманчивых чувств,

В лживом сне,

В безысходном круге.

Та волна, что била в лицо пловцу, ―

За его спиною уже не та.

С кем я встретился и расстался на пути, ―

В новой встрече мне будет как чужой.

Как далек вчерашний день и вчерашний я!

Доживу ли я до ближнего утра,

И кем проснусь?

Я ― как та волна:

Льюсь ― стремлюсь ― исчезну навсегда ―

Навсегда ли?

Нынче ― жив, завтра ― прах, а после завтра?

Тайна скрыта,

Но душа трепещет надеждою ―

От кого?

Кто облек тебя, душа моя, в мой труп?

Сбрось цепь,

Слей свой пламень с небесным пламенем,

И не станет тайн.

Страх исчез ―

Смерклась ночь, но просветлело сердце.

...К подножью ночи брошенное тело

опутывают лабиринты снов,

оно лежит, не ведая предела

существованью своему... Засов

грохочет... ― неизменно на допрос

к Создателю его приводят ночью

и вместо точки ставят многоточье,

чтоб возвратить его в обитель слёз,

в темницу первородного литья...

Оно лежит ― созданье тьмы и света,

назавтра ждёт его, не требуя к ответу,

неубывающая бездна бытия…

Шаг собьет, остановит ли вдох,

На губах обесцветит ли слово,—

Всякий раз посещает врасплох

Вероятность иного.

Что могло бы — не превозмогло.

Что сбывалось, да случай не выпал.

Что себе или миру назло

Не сумел или просто не выбрал.

Но с течением горькой воды,

С убыванием света дневного

Отольется в себя, как во льды,

До зеркальной дойдет густоты

Невозможность иного.

И откроешь как тайну тщеты:

Где царил ты факиром на час,

Ну а где усмехалось в заботе

То, что делает выбор за нас,

Даже чаще за нас, а не против.

Видишь, льется вода дней, снег

наступает на пятки, обрывается с потолка,

окружает среда «ничего нет»,

отражаясь в сэлфи, загружаясь в рукав.

И стоишь, как последняя истина, — все внутри,

истекает дерево пустотою рук,

стая клонов силится расклевать этот мир,

но к утру его заново соберут,

нарастят от лева до права, обошьют...

Меховая игрушка холода, человеческий аэростат,

безразмерный воздушный шарик, как тебя зовут?

Но китайским пухом застит взгляд,

закладывает слух.

Все внутри... истекает — не истечет

дерево, по ветвям переходит в лес...

Что в тебя поместится еще?

Не может быть, что это ты весь.

Странно сказать — не увидимся более никогда…

Что-то должно, наверное, холодеть внутри,

и оно холодеет, но гордая голова

высоко задрана — уходя, дескать, уходи.