Божена Мицкевич - Лепестками усыпанный вечер

Голубым покрывалом раскинут вечер,

Мне на плечи хотелось б накинуть мохер,

пить вино, жечь индийские едкие свечи…

А главное — не запереть дверь!

Слушать поступь птиц и мышей…

Погружаться в экзистенциальную дрему.

Где ты любимый, мой малыш,

я ищу тебя взглядом по звездному дому,

я открыла щеколду — услышь!

Трижды повторялось утро,

трижды таяла твоя любовь.

И доставало утро пудру,

подрозовить под окнами забор.

А ты молчал, как рыба омуль,

из тех глубоких, из сибирских рек.

Я падала с тобою в омут

этих прощальных наших встреч.

И трижды разрывалось сердце,

и кровью истекал восход…

На ощупь я искала дверцу,

ведущую на небосвод.

И трижды проходила кругом,

в холодной комнате твоей,

ты мне не мог быть просто другом,

а мне не быть любимою твоей…

Годами повторялось утро,

годами расплывалась боль,

Хотя уже я помнила так смутно

как выглядела та …Любовь!

Брошена… Я тобою брошена…

ты ушел — всего хорошего!

У тебя есть семья —

у меня десять лет

одиночества,

когда плакать

в подушку хочется,

но нельзя!

Прибило к причалу лодку,

села, буду плыть,

так хотела

тебя забыть,

не любить!

Лодка плывет, на волне качается,

всё когда-то, наверное, да кончается,

или снова встречается

та же боль,

та же любовь…

Брошена… Я тобою брошена…

Как снежинка с твоего пальто,

летаю, но всё не то,

всё не то…

Я прощаю вас, я вас прощаю

за все обиды, что слоятся как пирог.

Я на порог сегодня провожаю

и отпускаю вас на сто дорог.

Улетайте, уезжайте, уплывайте в даль,

и несите на край света свою суть.

Провожаю вас сегодня, мне немного жаль,

что уже нельзя прошедшего вернуть.

Уходите как степной орел под небеса,

отпускаю, рву меж нами нить.

Отпускаю, пусть слеза в глазах,

Помните: буду всегда любить!

Один убивает меня равнодушием,

морозит среди белых скованных льдин.

Другой огнем страсти ведет к удушью,

я сгораю, а он стоит невредим.

Я зажата меж ними в тиски железные,

на двух распятиях я распята,

то бреду дорогой пустынно снежною,

то кричу, огнем яростным я объята.

Отпустите меня, если можете,

отпустите меня, если любите.

Вы меня как волки сторожите,

вы меня как смерть губите,

но не любите, но не любите…

Вы же оба меня не любите!

Только губите, только губите,

Из забавы жестокой губите…

Один равнодушный как небосвод,

другой горячий как солнца луч,

один не глядя с собой ведет,

другой манит как закат между круч.

Меж ними я не живу, а таю,

теряю нити живых огней,

уже не плачу и не летаю,

А что Любовь, я забыла о ней!

Зимняя рябина — горький вкус любви,

той, что приморожена разлукой,

огненной и яростной зари,

цвет как кровь,

как боль сердец

и стука

страстной

исступленности

моей.

Ну, налей настойки мне скорей

из рябины горькой, алой…

Стайкой зимних снегирей

пусть летит привет

мой малый.

Ты успей его поймать,

обнимать,

целовать,

ждать…

Зимняя рябина — горькая любовь,

холодом и стужей скованное

сердце…

Не растает, нет!

Не забьется вновь,

позабыла, где потеряла

дверцу,

и от дверцы ключ…

Уходи,

не мучь!

Бывало в ночном люди не спали,

шептались всю ночь

и о счастье мечтали.

А нынче в ночном царит пустота,

покинули люди

родные места.

Все пылью покрыто и снегом покрыто,

мечты не сбылись

и ночное забыто.

Закрыты окошки и двери в домах,

собаки гуляют в темных

дворах.

Забыто ночное,

рассыпалось

в прах…

Что останется после меня?

Зеленая в траве земля,

небо голубого цвета,

знойное донское лето…

Все останется как есть,

будет, где голубке сесть

на ветвях большого клена,

или в зарослях паслёна,

будет сизый голубь есть

сладкие подарки лета…

Будет Дон шуметь волною,

зреть колосья в желтом поле,

там, на выгоне на воле

конь каурый верно есть…

Только на него не сесть.

Что останется после меня?

То же, что после вас: