Михаил Непомнящий - Зазеркалье-2017

Весь — желанье от пяток до холки,
эта сила всех прочих сильней.
На снегу кувыркаются волки,
мы с тобой — на снегу простыней.

Страстью схвачены мы и распяты
ровно в полночь при полной луне.
И царапины, словно стигматы,
на моей проступают спине.

Коленки врозь, что твой кузнечик,
не ждёт отныне человечек
благих вестей.
Раскинув ноги, точно крылья,
уходит в небо эскадрилья
его страстей.

Сквозь окно плывет закат
красной каравеллой.
Свитер (вот и весь наряд!)
носит королева.

Вечер тает, как свеча,
гул вокруг затих,
свитер с моего плеча —
на плечах твоих.

Кончен бал, проигран бой,
взорваны мосты —
словно в омут головой,
сбросишь свитер ты.

Ветвист сосудистый ампир,
кипит в нём тысяча ампер —
безумный внутренний мой мир,
где верю вам, как изувер,
где сам себе я — Агасфер,
где вы —
давленьем атмосфер,
и перст ваш перстнем —
Асмодей,
где вы — и морфий, и Морфей,
где,
сердца моего вампир,
вы мне — погибель,
я вам — пир.

Так близко, что границ не разобрать
меж сном и явью.
Ковчег скрипит, качается кровать.
Не прав, не правлю.

Пучина…
Без руля и без ветрил,
и без — причалим.
Лишь чья-то
(Серафим иль Азраил?)
тень за плечами.

Наклон не сердца, головы —
лишь склонность, предрасположенье:
не равен угол отраженья
углу падения, увы.

Несовпадения углов,
а также градуса горенья
и разность в силе тяготенья —
всех наших дел удел таков.

Всё тот же день, всё тот же год
и час на циферблате.
И невозможен перевод,
и нет таких понятий,
и слов — и негде наскрести
средь тысячи наречий,
чтоб тьму и страсть перевести
на наше, человечье.

Она,
пусть даже однодневка,
саднит всегда;
опустим древко
копья ли, знамени
— — едино —
минувшее необратимо;
невстреча станет расставаньем,
почтим почившую вставаньем,
пусть нет её, и пусть едва ли
она была,
но называли
мы всё же нечто этим словом:
грань меж вчерашним днём и новым,
мираж неясный, наважденье
и сон за миг до пробужденья,
едва раскрывшуюся почку
и неотправленную почту,
и тайнопись творца и мага
пыльцой по крылышку имаго.

Се непростое ремесло —
привязанности отсекая,
как Одиссей от Навсикаи,
я навострю своё весло.
И в путь на родину —
к Итаке,
где ждут меня,
всё ждут —
не так ли?

А ты скорей востри секиру:
пиши острей —
и на стихиру,
пиши стихи — на стихи.ру,
пусть я прочту их и умру.

Секиры сверкают —
заточены остро.
Мы — кровные братья,
мы — кровные сёстры.

Друг друга любили,
друг дружку рубили,
пока не убили.
Звереют турбины:

и лайнеры злые
убитых уносят,
и косы косые
всё косят и косят.

Навсегда я,
моя Навсикая,
в своём сердце тебя высекаю.

Дичок, полукровка,
девчонка, плутовка,
сладчайшая, диво средь дев!
Какому Востоку,
какому пророку
ты свой посвящаешь напев?

Кто опыт твой лепит,
твой лепет, твой трепет,
голгофы бессонных ночей?
И где та обитель,
где тот победитель,
трофей (ты!) бесценный, но чей?

Мурлычь себе, киска
(но взор василиска!),
пой, пери, порхай, махаон.
Ты — муза Эрато,
снега Арарата,
луч света, Заветный Сион!

Человек человеку —
и волк, и товарищ, и брат,
так у нас на Востоке всегда старики говорят.

Мы с тобой одной крови,
сестра,
ты — мой волк, ты — мой брат,
в роще рыщем и в чаще,
всё чаще —
на фарт, наугад.