Зазеркалье-2017
Стихотворения
Михаил Непомнящий
Редактор Татьяна Черкашина
Фотограф Анна Маранц
© Михаил Непомнящий, 2017
© Анна Маранц, фотографии, 2017
ISBN 978-5-4490-0564-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Любое лирическое стихотворение – это своего рода дневниковая запись. Однако, в отличие от обычной записи, далеко не всегда претендующей на роль художественного текста, поэтическое высказывание в гораздо большей степени отражает не столько событие, сколько связанную с ним эмоцию, не столько увиденное, сколько впечатление о нём, не столько прочитанное, сколько ассоциации, возникшие в процессе чтения. То есть отражение это отнюдь не зеркальное, а скорее уж – зазеркальное, искажённое и преобразованное авторской картиной мира, его темпераментом и эмоциональным состоянием – вещами эфемерными, не поддающимися точному описанию и измерению, но составляющими в конечном счёте то, что обычно принято именовать «сознанием», «душой».
Невозможность пересказа души утверждается не в одном литературном произведении. Достаточно вспомнить известное стихотворение Тютчева «Silentium!»:
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живёшь?
Мысль изреченная есть ложь»
или риторический вопрос-утверждение, вложенный Лермонтовым в уста героя «Мцыри»: «А душу можно ль рассказать?».
Тем не менее все, кто пишет лирические стихи (и в первую очередь сами упомянутые здесь великие лирики Михаил Юрьевич Лермонтов и Фёдор Иванович Тютчев), именно этим и занимаются всю свою жизнь.
Особенность (и обособленность) лирики заключается в том, что она, подобно дневнику, пишется автором прежде всего для себя, чем и обусловлена её откровенность и исповедальность. Но в перспективе любой поэт предполагает существование читателя («собеседника» – по Мандельштаму), и не просто читателя, а того, кому будут понятны его, поэта, размышления и переживания.
Таким образом, любой поэтический сборник представляет собой своеобразный дневник (двойник!) его автора. И главными функциями такого лирического дневника являются фиксация и передача рефлексии пишущего, иными словами, «рассказывание» его души неизвестному, но взыскуемому собеседнику.
Данная книга в этом плане не является исключением. Её автор надеется, что среди читателей найдутся близкие ему по духу и мироощущению «собеседники», которых не оставят равнодушными его мысли и откровения.
Ворона каркала,
икала
лисица сытая,
Икара
ждало парение и кара,
Кастальский ключ
стекал со скал
и напоить кого искал;
пространство крыльями листая,
летела в небе птичья стая,
и солнца диск, еще блистая,
катился к морю,
жаркий день
клонился к вечеру,
Эллада
тяжёлой гроздью винограда
в века отбрасывала тень.
Мели, мели, Емеля, —
намелешь нам вестей.
На месте и при деле
язык твой без костей.
А мельник ты умелый —
и мук полны кули.
Мели во все пределы,
во все концы земли.
(Песенка)
Горлопан и рифмоплёт,
скоморох и лицедей —
так за что тебя народ
чтит превыше всех царей?
Не светило, не святой,
не расстрелян, не распят —
отчего же голос твой
из палаток и палат?
Не кончается кино,
над страною хрип да стон,
видно, лишь тебе дано
петь с Россией в унисон.
Твори, творец, себе кумира —
пусть до скончания времён
пребудет имя Велимира
средь именитейших имён.
Творец творенью дар творильный
совсем не даром подарил:
покорный воле подарильной,
поэт судьбою оплатил
сполна
безмерную раздарность
и запредельный беспредел,
но одарённость не у дел —
в уделе при делах
бездарность.
«И терзали Шопена лабухи…»
А. Галич
Взгрустнёшь под пенье лабуха:
«Мой милый, что тебе
я сделала?».
Елабуга!
Покорная судьбе —
Марина непокорная,
в твоей земле покой
нашедшая,
нагорная
уснула под горой,
где Гефсиманской рощею
лес навевает сон,
и ангел доморощенный
лабает свой шансон.
Читать дальше