Ханс Бёрли - Из современной норвежской поэзии

как солнце.

Неужели закатится солнце?

Перестанет нас греть и живить

и останется здесь, в больнице?

Как-то сразу осиротело

все, что копилось многие годы.

Непостижимо!

Неужели всепомощная рука

рукой беспомощной станет?

Упадет ли она, воздетая ныне кверху?

Что нам делать? Следить ли ежеминутно,

чтобы лежала, как должно?

Непостижимо!

А сама она молчалива

и покойно лежит в простынях и подушках.

Нет мочи вытерпеть это.

Будто мы потеряли солнце.

Мама в гробу,

белые свечи

в безмолвной ограде слез.

Сказать бы что-нибудь, сделать!

Но мы стоим неподвижно

и созерцаем нечто

великое -

этого с нас довольно,

этого хватит надолго.

Вверху - солнце по кругу ходит.

Внизу - мама в землю уходит.

Да здравствует - я не могу молчать, -

да здравствует мама!

(ДЕКАБРЬ 72)

На земле, удобренной бомбами,

мертвый ребенок, мертвая мать,

мертвый солдат

станут лесом - он будет беседовать с богом.

Мы, издалека, видим, как он прорастает,

густеет,

нет, не дикий, не чахлый -

мирный мыслящий лес.

Это воистину чудо!

Жизнь народа не увядает,

когда отмирают старые корни,

мысль народа не иссякает,

одолевая старое зло.

Народ на земле родимой

от земли получает силу.

Новый суровый лес -

он никогда не отступит.

Там длинное платье

висело на стене.

Там дивная кофта

висела на стене.

Там нижняя юбка

висела на стене.

Там новенькие туфли

висели на стене.

Там вязаная шапка

висела на стене.

Вся милая моя

висела на стене.

Ушла и не простилась -

висела на стене.

Тоска. Ах, какая тоска!

Скрипичные трели по Моссу

летят из оконца Эммы,

к солнцу летят, к деревьям:

выросла, выросла Эмма.

Там, от ворот, где Эмма живет,

мне поворот, где Эмма живет,

и каждый булыжник поет под ногой,

как под смычком струна.

На скрипке твоих мостовых я играю,

город веселый

под солнцем высоким.

Задумавшись, я бродил

по солнечному березняку.

Тут шмель прилетел, уселся

на цветастый рукав рубашки.

Осторожно я поднял руку.

Обиделся он, постигнув,

что я не цветок, а животное.

Все распрекрасно,

солнце нам светит,

над норвежской словесностью солнце,

солнце над нашей работой,

хорошие книги, добрая дружба,

всепонимание -

все это - солнце.

Перевод П.Мамонтова

Ты едешь:

семь витков наверх,

и вот ты здесь -

Скафсобергет.

Ты пишешь стихи:

семь витков наверх,

оно написалось,

стихотворение.

Двадцатикилометровая гонка,

бесконечная трасса, подъемы и повороты.

На самом трудном последнем участке

толпа веселящихся зрителей,

насмешка в глазах:

понятно, мы ведь не те, кто финишируют первыми.

- Давай-давай! Побыстрее!

- Поддай огоньку! - кричат нам они.

Вечно они недовольны.

Совершенно не разбираются в гонках.

Не понимают, что здесь происходит.

Позади веселой толпы, чуть в стороне,

за изгородью стояла лошадь.

Большие темные глаза ее встречали нас,

казалось, лошадь все понимает,

и это было нормально,

чем отличались мы от беговых лошадей?!

Утешение было в этих глазах и никакой насмешки,

они словно говорили: все хорошо,

неплохой результат.

Они как будто хотели помочь нам, подтолкнуть.

И лошадь заслужила право

на наше уважение.

Мы увидели: в гонках она разбирается.

Года прошли -

в юности они были близкими друзьями,

теперь же встречались редко.

Но при встречах оба старались попасть

в тот веселый, немного насмешливый тон,

который раньше был принят у них.

Им хотелось, чтобы все было так, как прежде,

когда молодость еще не ушла.

Легко и непринужденно

они всегда находили при встречах

прежний тон,

и они думали: а ведь ничего не изменилось

за эти годы,

все как прежде.

Но окружающие и посторонние видели,

что от былого мало осталось,

многое изменилось со временем,

их молодость ушла навсегда.

И только они сами не замечали небольших

перемен,

которые приходили с годами,