Ханс Бёрли - Из современной норвежской поэзии

Троя, которую вечно возводят на предыдущей

победе, побежденной городом и превращенной в пораженье.

Возводят со стенами, мощными столь, чтобы им

вечными стать, Троя, семижды возведенная на семи

пораженьях, семи победах. Что заставляло их верить

в тысячелетнее торжество? Ощущенье, что пропасть под самой пятой?..

Нам знать не дано. Одно ясно: в гордую пору побед

они низвергались в историю, проламываясь сквозь

кровавое зерцало пораженных.

Вот она, Троя, лежит на земле, крошится,

как кокон, оставленный бабочкой, полый футляр,

слой ложится на слой материи мертвой. О все

образы, что низвергаются сквозь изображенья!

Семижды возводили троянские стены. На восьмой раз

смастерили стену ниже руины, низенькую такую, что на ней

тысячу лет продержалась трава, прежде чем ссохлась совсем.

О троянцы! Прежде чем низвергнутся люди в зерцало веков,

Троя, свято храни грады, в глубине своих снов воздвиженные!

Любовь вплотную к предметам обихода.

Налить, когда проснемся, чашку чая, обнять любимую,

пока она из дому не ушла, сыру купить, того, любимого ею,

приготовить обед, представить, а что с ней сейчас происходит.

Пред бездной времени стоим

и ловим миг, он проникает в нас,

вот под руками вещи обихода, некрупные:

кастрюли ручка, рюмка, тенями переполненная нежность...

Во всем, что ни возьми, таится голод

По вечности. Все вещи вопиют:

Не забывай меня! Запомни! Здесь! Сейчас!

Таится зыбкое во всем, что ни возьми:

Ветвь, или взор, или толпы&людские.

О, трещины всех замков!

Коровы! Застыли в мерцании зноя

словно на отмели у самого горизонта

День-деньской стоят и стоят застылые

на собственные отраженья похожи

Как будто знают наверное что принадлежат земле

и что в образе этом вместилось время

Быстро однако удалось выплатить всю ссуду. Живем!

Есть дом какой-никакой. Я богат. А что это значит?

Принадлежат разве мне земля солнце ветер и звезды?

В этом воплощенье не может принадлежать мне

ничего кроме песен и плачей. Вот я

и пою ибо радость рушит преграды

ибо запереться на ключ от печалей не в силах

Весной дерево я посадил под созвездьем

стужи. А животные все стоят, недвижимы,

в ином времени, там, средь деревьев. В оке зверином

вижу я почву, взрастившую этих двоих

Древо и зверя. Древо растет, каждой весной

в небо стремится. И под ним корова небесная

Застыли животные на лугу, на расстоянии в тридцать шагов,

на расстоянии в шесть тысяч лет, как колокола

из серебра. В огромном пространстве живут они там, где сумрак

таит ослепительное световое нутро. В этих по-звериному

ясных глазах сочится наружу вязкая влага подземного мира

Мой дом всего лишь миг в потоке времени...

А человек все строит, чтобы жить, планирует,

приводит в порядок, копошится, взгляд его -

нагромождение забот, забот и планов, лабиринт

внутри зачахшей мечты о выживанье... Стою

у дома и прямо сохну по всему, что рядом,

здесь, в двух шагах... В звериное заглядываю око

Там водоем без отмелей, Вселенная есть мать...

Наважденье, мираж - египетских коров иль вавилонских?

Животное северного сияния, радужных многоцветий дремотных?

Словно в ознобе бока дрожат. В объятиях плотных

покоя желанного - каждая тварь. На эфирных морях

солнечных пастбищ. Пространство жизни в их вместилось брюхе

В их вымени набухло семя. В глубокой спячке лона

тварь носит и рождает мир. Как бронза пламенная - солнечная плоть

Повторяй, повторяй за мной по складам

На дне ночей, там, в глубине очей восхода,

я вижу воды и свет, они крошатся

под ослепляющим уколом зноя. Вижу корову из инея.

Огонь сочится медленно в твоей крови

Ты слизываешь соль с опухших ран земли. Ты - это ты,

корова солнечная, в солнечном зерцале... Ревешь от зноя

Глядит вселенная сама в глазницах этих на себя,

глядит чрез собственное рожденье

Я знаю: я земле принадлежу,

она владеет мной, она меня отвергла

Перед землей паду я на колени

Почти пугающе прекрасны движения твои -

вкруг них сверкает скудный, хрупкий свет

Как сумрак, что чувственностью грозною непостижимой полн,

они мерцают ласкою людской, в них вспыхивают дети,

внуки - и смерть, не скрывшая прикосновенья

Им бремя нести беспредельности вскоре,