Мила Божович - Жизнь жизней

Золотые яблоки обочь
и дороги бесконечной лента.
Мять ее колесами, толочь
щебень на проселочной, а нет бы
оглядеться, яблоко сорвать
райское, из памятного сада…
Но втянулись — гнать теперь и гнать,
и устали — ничего не надо.

виртуальности слом
в щель забиться
тикать сверчком
и нашарить дом
южной ночи тишь
прут прыгучий
ступени вниз
где белеет мазанка

Так случилось, что бабушек я не знаю.
Смутен облик папиной мамы —
тонкость и прямизна,
молчаливость.
Иностранка
и по-русски не говорила.
Была еще бабушка-украинка.
Мы разминулись.
Она не вернулась из соседней деревни,
куда ходила за хлебом для братиков и сестер
моей уехавшей в город мамы.
Мои деды были крестьяне.
Я теперь только стала думать о них —
не родных
(я не чувствую с ними родства),
лишь о людях таких как я.
Мой прадедушка был поэт.
(Он не писал стихов.)
Иногда мне кажется,
я в него —
та же легкость во мне.
Для поэта легкость важнее слов.
Что слова? — конфетти,
но мусор
разноцветный выметут утром.
Как успели исчезнуть мы все
в виртуальных своих пространствах?
только души —
струны живые —
звучат —
в пустоте
бестелесные
мы различаем друг друга…
Здесь значками изображаю я взгляд ^-^

Пускали мыльные пузыри…
И они колебались, клубились, росли,
а после лопнули все равно.
Нет, не надо — подумалось — счастья,
только немного участья,
откуда бы ни пришло.
Но счастье было уже внутри.

Стук шарика о раму.
Ветер с моря
сегодня и всегда.

…Когда
пройдет сегодня
и вернется,
перечитаю это,
чтобы слышать
стук шарика о раму,
ветер с моря —

теперь уже всегда.

Горстка камешков разноцветных
мне осталась от этого сна,
где плыву я по Средиземному
морю.
…А вот уже и зима.
Что приснилось деревьям,
встревоженным
ветром сильным в глуби двора?
Может, кажется им невозможным
то, что было еще вчера?

Свет и тени, их переплетенье.
Огонек далек
в поле темном.
Легкое дорожное волненье,
голос томный.
Ско-ро-ско-ро-ско-ро-ско-ро,
спать ли, мчаться…
Только сном забудешься — пора
в слепенькое утро окунаться.
Колкий воздух, радости мурашки —
здравствуй!

Маленький, весь деревянный город
как разрумянивается на холод!
Нежной зарею горит,
искрится снегом,
и над домами его дымы
как лесенки в небо…
Здесь, на краю света.

Я живу от себя далеко,
не слышу себя.
вот и нет стихов.

Ну да, мороз. Стала прошлой и эта осень.
Дней других не помнят ни тело уже, ни мозг.
Вытянешь неостывшее впечатленье
за хвостик,
а оно — нырк. И сразу в сугроб.

В зиму я возвращаюсь, словно к себе домой.
Лето блеснуло — праздник. У праздника нет
хеппи-энда.
В сумерках ранних и впереди и за мной
тени в движенье и отсвет трепещущего
момента.

И свет нахлынувший, и снег подмокший,
как быстрорастворимый рафинад,
и предсказанье долгожданной встречи
с весной, уже пустившейся в дорогу
и выславшей вперед своих гонцов —
пустые облачка и воздух верткий, —
все это дарит день тебе сейчас.

Но ты идешь, не поднимая глаз.

соки жизни
в человеке
как в березе
или дубе
когда не о чем
и нечем
шевельнутся еще
губы
может быть
мольба
получится
может
стоит
жить и мучиться

Январские морозы.
Февральские метели.
И тихий март. И слезы.
Сосульки да капели.

Счет дней идет на вёсны.
Лета считает лето.
Угоры да откосы.
Уж осень. Жизнь распета.

Простое счастье есть —
проснуться утром,
нырнуть под купол неба
и втянуть
сырой и острый воздух.
Побежать
троллейбусу вдогонку
и успеть,
ликуя: вот и первая удача.