Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

взлететь, ударив крылом в раскалённый бубен.

Пусть видит мир, проржавевший от слёз и крови,

что солнце живо и греет домовьи крыши,

что дуги улиц задумчиво сводят брови,

а створки окон открыли сердец ниши,

Что на асфальте сером мелом рисуют дети

смешных жирафов, собак и несносных кошек,

что вновь весны цветенье по всей планете

и вдоволь света – деревьям и птицам – крошек,

Что языком шершавым лижет нам души время,

мы – далеки, словно берег левый и берег правый.

Какое нынче в землю мы бросим семя,

такие и будем когда-то косить травы.

Добавлю в кофе тёртый шоколад,

чтоб вовсе не почувствовать горчинки,

и буду повторять, как постулат,

мелодии с виниловой пластинки.

А в них дорога и морской простор,

в них сок берёз и листья, как записки,

и стук колёс, и звон гусарских шпор,

и шелест трав в степи, и обелиски.

В них яблонь цвет и колокольный звон,

и школьный двор, и золото рассвета,

любовь, собой похожая на сон,

трава у дома и осколки лета.

И этот мир, придуманный не мной,

глаза напротив, синий-синий иней,

и утра стяг, и бесконечный бой,

и учкудук в горячечной пустыне.

А где теперь такую песню взять,

звучала чтобы не витиевато,

чтоб пароходы с нею провожать,

когда любовь одна лишь виновата?

Вернуть бы время вышедшее – вспять,

и песни, что живут, как невидимки.

И потому я буду повторять

мелодии с виниловой пластинки.

Утро. Вещает колокол. Благовест.

Нету покоя сердцу и голове.

Вольная воля – с горных хребтов норд-вест,

бабочка с чёрными крыльями на траве.

Нет, не по мне звонит. Рано ещё. Постой,

горечь бездонная. Видишь, опять весна.

Это потом я буду просто сухой золой,

коль оболочка станет душе тесна.

Стелется тропка, стелется между трав,

а беспокойный колокол всё звонит.

Господи, Боже, Ты – бесконечно прав,

нас направляя сердцем всегда в зенит.

Надо успеть при жизни преодолеть

всё, что толкает в бездну, в кромешный ад,

чтоб до того, как выпадет умереть,

мы не вкусили аггела горький яд.

Долго ли, долго будет ещё звонить

и будоражить душу, будить мечты?

Как мне с ладони жизни, скажи, испить,

если стою, а рядом одни кресты?..

Я люблю бродить по дорожкам в парке,

по ветвям читать дуновенье ветра.

Если он оставил свои ремарки,

наряжать рябины в бонет из фетра.

И держать в объятьях охапку листьев,

а потом подбрасывать над собою

и смотреть, как красного цвета кисти

полыхают ярко над головою.

А ещё кормить хлебной коркой уток

и сидеть на брёвнышке у причала,

позабыв о времени светлых суток:

их часов порой почему-то мало.

Здесь всегда так много тепла и смысла.

Это лучше, чем Лондон, Париж, Севилья.

Незаметно радуга вдруг повисла —

семицветный фазан расправляет крылья.

Здесь ни слов, ни ссор, ни смертей до срока.

Лишь гуляют осени, зимы, вёсны.

Им не надо жизни платить оброка —

вперехлёст берёзы, ракиты, сосны.

И не важно, кто ты, зачем и сколько

и каков твой дом – из дворцов иль хижин.

Не бывает здесь ни грешно, ни горько,

и никто не будет никем обижен.

Я люблю бродить по дорожкам в парке,

из лучей плести на странице строчку.

Мне никак нельзя допустить помарку.

Аккуратно ставлю в блокноте точку.

Ты удивительно адекватен,

хоть мило врёшь.

Какое море, какой фарватер,

куда плывёшь?

Какие лица, какие страны,

и где предел?

Но твой ответ лишь вскрывает раны

и слов, и дел.

Одну лишь фразу я согреваю,

зажав в горсти.

И, сокрушаясь, благословляю

твои пути.

Когда души коснётся пустота

тягучая, как песня муэдзина,

как холодность разящего перста

и блеск щита возмездья палладина.

Когда внезапно резко полоснёт

по сердцу необузданно живому,

так лезвие конька кромсает лёд

в противовес молчанью гробовому.

Когда замрёт внезапно суета,

а взгляд и мысль сольются воедино,

мы ощутим знамение креста

святого духа и Отца, и Сына.

Тогда и возопим речитатив:

«Еже еси… твоя да придет воля…»

и чашу до конца свою испив,

познаем суть небесного пароля.