Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

С едкой душевной спесью всякая дружба – вздор.

Давит висок, давит. Вот уж который день.

Правит свой бал, правит бледная, куцая тень.

Отбивает моё сердце гулкий степ,

в голове играют мысли в чехарду.

Жизнь моя – скороговорка, грустный рэп,

что слагается буквально на ходу.

Время – крылья надо мной во весь размах:

измеряет мои будни на аршин.

Притупились, видно, боль моя и страх,

ведь не раз срывалась с нужных мне вершин.

Я не знаю, кто мне прочил этот крах,

кто молился за моё небытие,

но всегда креста спасительного взмах

останавливал меня на острие.

Я, наверное, в рубашке родилась,

иль у Господа за пазухой – в раю.

Даже если б и сегодня сорвалась,

задержалась бы на самом на краю.

Я на постриг не готова – признаюсь,

но молиться буду сердцем до конца.

Одного на свете только я боюсь —

нелюбви Его тернового венца.

Электричка. Промозгло. Ночь.

За окном – пунктир фонарей.

И уходит бесследно прочь

самый лучший из ноябрей.

Разлинован дорогой дол.

Воздух в тамбуре горячей.

– Секс, шампанское, рок-н-ролл, —

так озвучил ты суть вещей.

Может шутишь, а может нет.

Вот такой откровенный сказ.

Ты уверен и ждешь ответ…

Только я выбираю джаз.

Не говори ненужные слова.

Они мешают понимать друг друга.

Ведь очень трудно вырваться из круга,

когда и так-то дышится едва.

Не замыкайся в собственном бреду —

убогость мысли не даёт полёта.

И не гаси внезапную звезду,

ведь звёзды в небе зажигает кто-то.

Не совершай поступков наугад,

не ставь по жизни выдуманных точек.

Всему, что есть, будь бесконечно рад,

учись читать порою между строчек.

Цени всё то, что небом нам дано, —

и станет явью всё, к чему стремишься.

Жить по-другому – глупо и грешно.

Ты просто в общей массе растворишься.

Всего важнее сохранить свой лик

и чувствовать себя самим собою,

чтоб быть хоть раз отмеченным судьбою,

счастливым стать – пусть даже и на миг.

В твоих словах винительный падеж

звучит и убедительно, и важно,

предложный – недовольно и протяжно,

творительный и вовсе как мятеж.

Родительный и вздорно, и смешно.

Меня пугают эти перемены.

Ужели снег приносит нам измены

и тает виновато и грешно?

Склоняет время радость, грусть и боль

по падежам неистовых событий,

а наша память, словно антресоль,

уж не вмещает пафосность открытий.

Смотрю в окно – там призрачная даль,

в душе – одни сомненья и тревоги,

но я не стану подводить итоги —

к чертям и полумеры, и мораль.

Не удержать за пазухой любовь,

в карман не спрятать ласковое слово,

и если даже это и не ново,

то все равно поставлю рифмой «кровь».

Хотя могла поставить «прекословь,

морковь, злословь» плюс разные изыски,

но прекращаю вычурные списки

и удивлённо поднимаю бровь.

Ты говоришь… Винительный звучит

просительно и даже как-то нежно,

родительный – безоблачно, безбрежно,

а мой предложный – истово навзрыд.

Я знаю, дело всё в карандаше,

в словах, им выводимых на бумаге.

Он людям открывает, что душе

моей так плохо, как любой дворняге.

Всё дело в буквах, точках, запятых,

в январском небе, что на склеп похоже,

и дне – недолгом, словно краткий штрих, —

и в стылых окнах, безусловно, тоже.

В твоём молчаньи долгом и глухом,

как звук в колодце, брошенном навечно,

в тропе, что отливает серебром

невозмутимо, глупо, бессердечно.

Но ты за так меня не отдавай

тоске и одиночеству страницы.

Я не хочу, как выцветший трамвай,

теряться в громогласии столицы.

Бетонный город – каменный острог.

Мне без тебя в нём шатко и незримо.

Звонит Данилов… Благости глоток

вещает: только смерть необратима.

Внемли его звучанию, внемли.

Вся истина в том меццо-форте гулком.

Ведь если вдруг – как в море корабли,

то навсегда по разным переулкам.

Всё будет бесконечно хорошо,

пока в пустынном парке дует ветер,

пока снежинки на моём берете,

а в воздухе прохладно и свежо.