Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

и с лужи начинается,

а в луже отражаются

и лес, и облака.

Поймать бы это облако

за толстые бока.

Поплыть бы с этим облаком

далёко-далеко́,

ведь облаку, наверное,

без друга нелегко.

Весна для самых маленьких

рождается с травы,

с пушистых одуванчиков,

берёзовой коры,

скамеечек, скакалочек,

с футбола и мелков,

с машинок и считалочек,

с песочных пирогов.

Весной всё начинается

с рождения двора.

Качели просыпаются,

и рада детвора.

Шевелил усами жук.

Паутину плёл паук.

По листу скользила робко

утром божия коровка.

Словно яркий фитилёк,

красовался мотылёк.

Суетился двор и дом.

Пёс помахивал хвостом.

Чик-чирикал воробей,

звал на улицу скорей.

А в углу шуршали мыши…

Ничего-то кот не слышал:

спал мой кот без задних ног.

Он мне вечером «помог»:

съел и рыбу, и сметану.

Но ругать его не стану.

Ситуация проста:

день рожденья у кота!

На стёклах мороз и мурашки.

На блюдце, как бусы, морошка.

На скатерти новые чашки.

В прихожей мяукает кошка.

Ползёт по обоям букашка.

В тарелке орудует ложка:

на завтрак – овсяная кашка,

на ужин – омлет и картошка.

У дворника медная бляшка.

У дамы пурпурная брошка.

На полке походная фляжка,

кораблик, фонарь и матрёшка.

На туфле красивая пряжка,

а в туфле изящная ножка.

Курносая рыжая Дашка

сидит целый день у окошка.

Смотрю за окно – там зима в целом мире.

На ветке вороны, да целых четыре.

Доне́льзя нахохлили чёрные перья.

Бегу из подъезда, чуть хлопнувши дверью.

– Вот, ешьте, вороны, остатки печенья,

и вкусную булку с вишнёвым вареньем,

и сыр, и картошку, и ломтик колбаски.

А я на коньки, оседлаю салазки,

по льду покружу, покатаюсь на горке…

Про школу забыл… Не миную я порки!

Я не верю, что ночами

под подушкой бродят сны,

и не верю, что бывают

говорящие слоны,

что мурлычет кошка сказки,

а волшебные салазки

сами лихо мчатся с гор,

что забраться может вор

через щель в оконной раме,

что за синими морями

проживает царь Гвидон.

Я совсем большая стала,

в сказки верить перестала.

В сентябре на этот раз

я пойду в четвёртый класс.

Каплями радости, каплями света

капает полдень. Берёза раздета.

Пухлые почки на грани разрыва.

Соком полна белоствольная дива.

Солнце похоже на пряник из Тулы,

прячет свой бок за домишко сутулый.

Моет усищи наш кот полосатый —

в мартовской сказке он главный глашатай.

Скоро апрель и цветенье фиалок.

Станет весь мир разноцветен и ярок,

а на верхушке ветвистой осины

грач взгромоздится и важный, и чинный.

Ветер, что был так серьёзен и строг,

вновь размотает клубочки дорог.

Будет природе совсем не до сна.

И незаметно наступит весна.

Душой срываюсь на хорал,

когда тепло слезою тает,

а осень медленно теряет

латунь, и охру, и коралл.

Целую выцветший подол

её изношенного сари,

и листья цвета киновари,

и солнца бледного обол.

Читаю небо, как словарь,

как предсказания Предтечи.

И ветер, словно пономарь,

звонит и зажигает свечи.

Уже давно не тревожит возраст.

Несутся дни бессловесной тенью.

И вдруг – пронзительный сердца возглас,

и вновь – забытое мной волненье.

И мне теперь бы такую малость:

святого утра услышав звуки,

переосмыслить души усталость

и рухнуть в небо, раскинув руки.

Так и смотрела б, наверно, лет двести я

на косогор, приукрашенный листьями.

Вот она – стройная рыжая бестия

с белым стволом и повадками лисьими.

Вспыхнула заревом в зелени ельника

и золотится кокетливым локоном.

Скоро вот так накануне Сочельника

будут светиться нарядными окнами

избы, что так разбрелись опрометчиво

и до скончания века не встретятся.

Лишь привечать будут каждого встречного,

кто на тропе возле них заприметится.

Будут смотреть черепичными крышами

в небо, что любит менять декорации,

и утешаться, что явственно слышимы

шелест и шорох продрогшей акации.

Ну, а зажжётся звезда Вифлеемская,