Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

Что если Светочку на ксероксе размножить?!

Я копию домой себе возьму…

P.S.

Подумал я, немного повздыхал:

а лучше бы её оригинал!

Уж лучше копию возьмите непременно.

Коль в дом возьмете Вы оригинал,

то вдруг поймете и при том отменно,

что Вам отныне баста и финал…

P.S.

Не надо ни вздыхать, ни огорчаться.

Со Светой лично лучше не встречаться!

Пастушка ты среди ромашек,

что любят для тебя цвести…

Я быть хочу твоим барашком,

чтоб ты могла меня пасти…

Но мысль одна меня пронзила,

от этой мысли сразу сник…

Надеюсь, ты не вообразила

слово кошмарное – шашлык?..

Опасно очень быть барашком

у хитрой женщины в руках.

Она людьми играет в шашки

и души разбивает в прах.

Не зря опаски Вас пронзили —

в конце концов наверняка

Вас пустят хоть на чахохбили,

хоть на цыпленка табака.

В России живут лириканы —

поведали мне стариканы.

А где-нибудь в Тюильри

колибри порхают – лири.

И долго со мной пререкался

ужасно бодливый Бодлер,

что он основал лириканство

и, стало быть, он – Лиривер.

Но так я сказал Лириверу

(и не был ответ мой запутан):

– Ты лучше свою лири-веру

в напёрстки разлей лирипутам!

Россия – до края стакан.

И выпьет его лирикан.

В России живут лириканы.

До края наполнив стаканы,

твердят, что бодливый Бодлер

не главный совсем Лиривер, —

Не он основал лириканство

в каком-нибудь там Тюильри,

где ли́ри порхают в пространстве

и глупые пишут лири́.

Ответ их отнюдь не запутан —

напёрсток отставь, лилипут.

Российские ли́ри всем пу́там

до края по полной нальют!

У нас тут любой лирикан

гранёный осилит стакан!

Под окнами дома, который теперь не мой,

брожу и слушаю песни пустых фрамуг

и, заглушая памяти грусть и зной,

спасти пытаюсь душу от горьких мук.

Я помню маму на этом пустом крыльце

и дым сигареты, что вкусно курил отец,

улыбку брата на бледном его лице…

Умолкли звуки биения их сердец.

И я взахлёб глотаю вечерний мрак.

Луна крадётся, как хитрый степной шакал.

Мой ум горячий от мыслей таких обмяк —

его тиранит множество едких жал.

Мои дорогие, стараюсь совсем без слёз,

хоть боль вцепилась и жжёт, изуверка, жжёт.

Но Божьей милостью вновь догоняю воз

реальной жизни, смахнув рукавом пот.

Не скоро встреча, но с дальних свои высот,

из тех земель, где, сияя, маячит рай,

вы открываете, кто ненавидит, врёт,

и приближает жизни вселенской край.

И каждый раз, чтобы снова меня спасти,

мне подставляет мама свою ладонь,

а папа шепчет: «Прости ты их, дочь, прости.

Пусть бьёт копытом зависти злобный конь.

Искал я правды, но душу и сердце сжёг,

а ты живи, обходя суеты грязь.

Не все, поверь, подлецам попускает Бог —

и тем обрывает чёрного с белым связь».

Давно понятно и известно свету,

попавшему под стихотворный пресс:

писать стихи – лишь женщине-поэту,

стишки – удел салонных поэтесс.

Скрещенье шпаг – привычная работа.

Мы не хотим остаться не у дел.

Не надо, Болдов, нас в штрафную роту,

чтоб русский стих совсем не обОлдел.

Как жаль, что нет балов и политеса,

и фортепьян тревожит редко слух.

Шагнули б так в развитии процесса

высоких поэтических наук!

Дуэли, пьянки и стихи, и бабы —

и так тяжёл ваш непосильный груз.

Поэзий ваших велики масштабы,

и каждый мнит, что он козырный туз.

Мы и сейчас всю тяжесть бренных буден

смиренно тащим на своих плечах.

Мы как писали, так писать и будем,

чтоб штат поэтов часом не зачах.

Какая удача, однажды расправив крылья,

преодолев поверья и тяжесть безумных буден,

забыв о размахе зла и любви бессильи,