Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

в том мире, что зимой измотан.

Берёз озябшие стволы

обуты в ледяные боты.

Паденье это или взлёт —

нам в Божьей власти оставаться.

Весна лишь только запоёт —

не сможем ей сопротивляться.

Нам предначертаны пути,

восторги, горечи, тревоги.

И не свернуть и не сойти

с ниспосланной тебе дороги.

Вновь убегаю от седых тревог,

от сутолоки, города и шума.

Мне окон тайны смотрят вслед угрюмо,

и вечера слегка возвышен слог.

Преодолею суетности грань,

что делит мир на призрачность и вечность.

Надежды парус тихо тянет длань

и манит за собою в бесконечность.

Вновь небо цвета олова.

Звезда, как образ, светится.

Деревья клонят головы

и торопливо крестятся.

В ливрее мокнет улица.

Фонарь в берете розовом.

И ангел лета кружится

во храме во берёзовом.

А в жизни брешь бездонная,

печаль в парче и кружеве

сияет, непреклонная,

как памятник Бестужеву.

И прошлое расстреляно,

и речи наши праздные.

И мы глядим растерянно,

и близкие, и разные.

Чёрным – по стенке квадраты и полосы.

В белом цветеньи черёмухи – волосы.

Месяц молоденький – дынною долькой.

Сколько в неведеньи, в сумраке сколько?

Сколько надежде нечаянной теплиться?

В небе неяркая звёздочка светится.

Грешного счастьица шаткая лестница —

крестница грусти и радости крестница.

Сколько по кромке, по краешку сколько?

Вальс, тарантелла, чакона и полька,

жок, болеро… Как мгновения тянутся…

Что же грядёт, что же в сердце останется?

Вновь заполняем отчаянья нишу:

– Слышишь, любимый?

– Любимая, слышишь?

Рвутся в пространство судеб отголоски:

– Мы так похожи, мы душами тёзки.

Два сапога, что слагаются в пару,

Дека и гриф, что являют гитару.

Что же никак мы не сложим дороги?..

…Стынут слова, распадаясь на слоги.

Почему-то болит и покоя не знает душа.

Вроде нет ничего, чтоб впадать в удрученье и горе,

но живу, как на грани, тревогу и страхи глуша,

и сникаю по полной при каждом с тобой разговоре.

Отчего, почему? Может, это от серой весны,

от промозглых дождей, что скребутся в оконные стекла,

от того, что не снятся цветастые летние сны,

а одежда дорог без весеннего солнца поблёкла?

Ну а вдруг – оттого, что часами молчит телефон,

что постылые дни не приносят давно утешенья?

Вроде всё хорошо, и успешно был начат сезон

отрезвленья души, – но опять впереди искушенье.

В моих мыслей кольцо – не продеть временные пласты.

И зачем вспоминать? – Очевидны и лица, и даты.

А ещё овертолы, фор-флеши, мазолы, висты

твоих действий и слов – как предвестники новой утраты.

Дотянись, не спеши, перепутай и день и число,

разгреби лишний хлам, посмотри: наши души, как эхо,

отражают фатально иллюзий шальных ремесло.

Может, это и есть разрушительный привкус успеха?

Стоп мотор. Мы играем бесчисленный дубль.

Мы не сможем с нуля. Так побойся хотя бы уж Бога.

Ну зачем тебе счастье пустое за ломаный рубль,

если солнце маячит почти что совсем у порога?

Вы меня рассмотрели средь множества лиц —

я ведь тоже пила с одного лишь лица.

Только мы проиграли наш жизненный блиц:

в девять граммов души – девять граммов свинца.

Нашу светлую жизнь ни Всевышний не спас,

ни серебряный звон, ни святая слеза.

В этой гулкой ночи тихо смотрят на нас

ярких звёзд образа, образа.

Нежно-палевый цвет ваших пристальных глаз

при рожденьи вам Господом дан,

а изящный рефрен ваших вычурных фраз —

лишь обман, лишь обман, лишь обман.

Небо звуки упрямо слагает в хорал,

расстилает кисейное звёзд полотно.

Уплывает луны снежно-белый овал, —

только мне всё одно, всё одно.

Пой, тальянка, жги, тальянка!

Звуки больно хороши.

Клавиш мелких перебранка —

как спасение души.

Переливы, переборы —

в них и нежность, и огонь,

нескончаемые споры —

а потом – ладонь в ладонь.

Неказистая гармошка —

голос чистый, как слеза.

Снова ссоры злая кошка

заглянула нам в глаза.

Разлюбезная тальянка,

неуёмная гармонь!

Нынче с милым перебранка,

чтоб потом – ладонь в ладонь.