Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

Снежной завесы белесый туман.

Каждая ёлочка – словно купчиха,

тополь – огромный седой истукан.

Что так божественно падает с неба —

радость, любовь или тихая грусть?

Что прорицает дельфийская Феба,

я, разгадав, заучу наизусть

И окунусь в этот святочно-пышный

крупных снежинок стремительный бал.

Тропки не видно, и голос не слышен —

зимнее буйство. Двенадцатый вал.

Ветер подул – и синицы упали,

крылья расправив у самой земли.

Если бы это сердца наши знали,

тоже б, наверно, полёт обрели.

Просто – упасть, но ведь надо – подняться,

даже порою и к солнцу взлететь.

Чтобы собою всегда оставаться,

нужно лишь очень того захотеть.

Только тогда и полёт, и свобода

станут твоими друзьями навек.

Слаще не сыщешь запретного плода.

Пробуй – и жизнь обретай, человек.

Сыграй на дудочке, душа,

избыв протяжный гул органа.

Вновь на погоду плачут раны,

благие помыслы круша, —

а сердце лупит в барабаны,

и замираю чуть дыша.

Принять бы каплями метель

и робкий отсвет акварели,

пассажи утренней свирели,

дорог седую канитель

и всех закатов, что сгорели,

неповторимую пастель,

ручной работы кружева

резных ветвей заиндевелых,

так поразительно несмелых, —

и вдруг понять, что ты жива

в сиянье улиц оголтелых,

что в новогодней кутерьме

ты – часть искрящегося снега

и свет таинственного брега.

В душевной непроглядной тьме —

самодостаточная Вега.

На синем небе белые стволы

берёз. Неотвратимые морозы.

Дороги, переулки и дворы

диктуют письмена житейской прозы.

Семь голубей над маковкой парят —

то ангелы несут на крыльях благость.

И солнце завершает свой обряд,

и благовест дарует сердцу радость.

Крестами подпирая небеса,

Свято-Покровский жизнь провозглашает.

Татьянин день. Заката полоса

сиянье дня по капельке вкушает.

Я дверь закрою на засов,

включу поярче свет.

Спокойный, ровный бой часов —

безмолвию ответ.

Потёртый старенький альбом

и ваза на столе.

Остыл отеческий мой дом,

как воздух в сентябре.

И на изящный вензель роз

я брошу грусти горсть

и отменю апофеоз —

я здесь сегодня гость.

Стёрты лица, и даты,

и дороги изгиб.

Время, стой, ну куда ты?

Ведь не видно ни зги,

и совсем непонятно,

что там ждёт впереди.

И чтоб всё, как когда-то,

не надейся, не жди!

И ничем не измерить

нам отсчитанный срок.

Остаётся лишь верить

в случай, фатум и рок.

Зачем так быстро время мимо нас?

Зачем весна, а сил уже так мало?

Опустит ночь суровое забрало,

и месяц повернётся вдруг анфас.

И кольца лет нанижет на судьбу

шальное время, алчущее горя.

Мы в мирозданьи растворимся вскоре.

Настрой же, время, вечности трубу.

Как древней Весты заклинанья,

как милость фавна, как елей,

звучат подсолнухов признанья

и шелест вызревших полей.

И как непрошеный глашатай —

горластый ворон на стерне

глядит коварно, воровато

на отблеск солнца в вышине.

И звучная его рулада —

как незатейливый рефрен,

как неуместная бравада,

как ужас, что пророчит тлен.

Перечитать все жизненные строки,

перелистать апрели, сентябри,

пересчитать, переиначить сроки

ухода в вечность. В отблесках зари

уверовать, что всё ещё возможно.

Дышать, любить, надеждою гореть.

И вдруг понять: всё – призрачно, всё– ложно,

и всё равно придётся умереть.

Искупление грехов, искупление.

Искупаем зло своё с исступлением.

Смотрит Бог с высот на нас с милосердием.

Видит, каемся пред Ним мы с усердием.

Яро молимся в пылу покаяния,

ждём за это от Христа подаяния.

Долго плачем у икон, безутешные,

отгоняем от себя мысли грешные.

И выходим из церквей с облегчением,

и опять идём грешить с исступлением.

Не подвластны нам страдания вечные,

эти адовы круги бесконечные.

Клото́ прядёт и жизни предрекает,

на нить судьбы нанизывает вехи,

но Лехесис наш путь определяет,

и Атропос смыкает наши веки.