Татьяна Гордиенко - Музыка жизни

Они лишь знали то, что позади,

а то, что впереди, еще не знали.

Они в закатном нежились тепле,

ступали за черту без промедленья —

быть может там, в неведомой земле,

есть жизнь, и рай, и сердцу утешенье.

Жимолость пахнет жасмином —

кремовый лакомый цвет.

Солнце плывет бедуином.

Тает сияющий след.

И карамелево сладко

песню выводит пчела.

И неоправданно кратка

жизни прошедшей глава.

Скоро пролог с эпилогом

вытеснят жалкий сюжет.

Если предстану пред Богом,

дам ли достойный ответ?

Ещё не скошенная нива

поёт Всевышнему псалом,

и богомолицею ива

меня встречает за селом.

Я, как молитву, с детства знаю

телеги монотонный скрип

и с увлечением читаю

дороги пыльной манускрипт.

Ведь путешествуют по свету

под зычный смех, под гулкий стон

и добродетели карета,

и зла роскошный фаэтон.

Так со времён далёких Ноя

мир мчится по простору лет.

Постой, не знающий покоя

моей души кабриолет…

Мы можем увлекаться и любить,

испытывать восторг и ликованье

и даже чашу радости испить,

вдруг отключив рассудок и сознанье.

Но в полной мере, что ни говори,

мы не способны испытать блаженство.

Ведь правильно писал Экзюпери:

нет в этом бренном мире совершенства.

Когда кувшинка жёлтую ладонь

на глади вод нечаянно раскроет,

а мелкий дождь слезой её умоет, —

не тронь тогда безгрешную, не тронь.

Так души раскрываются подчас,

обласканные нежными лучами,

и пребывают безмятежно с нами,

покуда не обманем, изловчась.

Как изменился детства город —

играет стать, сияет лик.

Но в ярких красках дышит холод,

какой-то незнакомый шик.

Дома, реклама, толпы, фары.

Но мне не важен вкус и сорт —

дороже росчерк улиц старых,

асфальта выцветший офорт.

Нет ничего прекраснее дороги,

нет ничего светлее добрых встреч.

Пускай минуты радостны, но строги, —

их долго будем в памяти беречь.

Пусть кратки наших душ прикосновенья

и сдержанны биения сердец, —

в них торжество, полёт и вдохновенье,

что дарит нам заслуженно Творец.

Он степенно шел по кругу

и послушно брал пассаж.

Понимал, идёт не цугом

и не тащит экипаж.

Я его кормила хлебом.

Конь смотрел в мои глаза.

Было солнце, было небо

и деревьев образа.

Травы, птицы, замка стены —

всё в единое слилось

и, наполнив жаром вены,

вдруг в душе отозвалось.

Мы прошли четыре гита.

Вот бы ранверс и паркур!

Знаю, ноги Малахита [4]

помнят множество фигур.

Только я уже не смею

ни лансаду, ни плие.

Видно старость – злая фея —

уж взяла на острие.

Не ошибиться в выборе друзей,

не помнить зла и не держать обиды.

Пусть стылый ветер – франт и ротозей —

на эту жизнь свои имеет виды.

Открыть все карты, быть самим собой,

не верить в оголтелость тусклых буден.

Пусть грусти надрывается гобой,

а солнце бьёт в огромный яркий бубен.

Забыть все козни алчущих врагов,

терпеть, идти и верить каждым нервом

в земную силу тающих снегов

и знать, что ты ещё не в круге первом.

Да просто жить. Наотмашь, наугад,

не ведая греха, не отрекаясь

от песен, от стихов и от цикад

и от тюрьмы с сумой не зарекаясь.

Да просто быть. Сегодня и сейчас.

Пусть этот мир безумен и непрочен,

зато ветвей чернеющих каркас

уж мягкой зеленью любовно оторочен.

Ударю в колокол души —

очищу злые души.

Ветрило странствий, поспеши,

и я покину сушу.

Уеду прочь, в любую даль —

претят осколки вёсен.

Я потеряюсь, как Грааль,

и заблужусь меж сосен.

Былое в памяти сотру:

несносны дней эскорты.

А сердце бьётся на ветру,

как на разрыв аорты.

Останови, сентябрь, коней.

Пусть будет больше душ спасённых,

ведь солнце светит всё тускней

в багете листьев золочёных.

Падает снег оглушительно тихо.