Генрих Гейне - Лирика и сатира

Мы прибыли в сумерки. По мосту
Карета гремя прокатила.
Зловеще стонали бревна под ней.
Зияли рвы, как могила.

Огромные башни с вышины
Грозили мне сурово.
Ворота с визгом поднялись
И с визгом обрушились снова.

Ах, сердце дрогнуло мое!
Так сердце Одиссея [92] « Так сердце Одиссея… » — в поэме Гомера «Одиссея» царь Одиссей ослепил одноглазого великана (циклопа) Полифема. Ослепленный Полифем завалил камнями вход в пещеру, где находился Одиссей. ,
Когда завалил пещеру циклоп,
Дрожало, холодея.

Капрал, подойдя, учинил нам опрос:
«Как звать и кто мы чином?» —
«Я врач глазной, зовусь Никто [93] « Никто » — так Одиссей назвал себя Полифему. ,
Снимаю бельмо исполинам».

В гостинице стало мне дурно совсем,
Еда комком застревала.
Я лег в постель, но сон бежал,
Давили грудь одеяла.

Над широкой пуховой постелью с боков —
По красной камчатой гардине,
Поблекший золотой балдахин
И грязная кисть посредине.

Проклятая кисть! Она мне всю ночь,
Всю ночь не давала покою.
Она дамокловым мечом [94] « Дамоклов меч » — постоянно грозящая опасность (по имени Дамокла, жителя Сиракуз, жившего в IV в. до н. э. Над головой Дамокла тиран Сиракуз Дионисий повесил во время пира на конском волосе меч, чтобы показать, насколько тщетны все радости жизни).
Висела надо мною.

И вдруг, змеей оборотись,
Шипела, сползая со свода:
«Ты в крепость заточен навек,
Отсюда нет исхода!»

«О, если б снова дома быть, —
Цепенея, шептал я с тоскою, —
В Париже, в Faubourg Poissonnière [95] Улица в Париже, где Гейне жил с 1841 по 1846 год — ( франц. ). ,
С возлюбленной женою».

Порою кто-то по лбу моему
Проводил рукою железной,
Как будто цензор вычеркивал мысль,
И мысль обрывалась в бездну.

Жандармы в саванах гробовых,
Как призраки у постели,
Теснились белой страшной толпой,
И где-то цепи гремели.

И призраки повлекли меня
В провал глухими тропами,
И вдруг я к черной отвесной скале
Прикован был цепями.

«Ты здесь, проклятая грязная кисть!»
Я чувствовал, гаснет мой разум.
Когтистый коршун кружил надо мной,
Грозя мне скошенным глазом.

Он дьявольски схож был с прусским орлом.
Он в грудь мне впивался когтями,
Он хищным клювом печень рвал, —
Я стонал, обливался слезами.

Я долго стонал, но крикнул петух —
И бред ночной испарился,
Я в Минодене, в потной постели лежал,
И коршун в кисть превратился.

Я с экстренной почтой выехал прочь
И с легким чувством свободы
Вздохнул на Бюкебургской земле,
На вольном лоне природы.

Полусгоревший город наш [96] « Полусгоревший город наш… » — В мае 1842 года огромный пожар истребил в Гамбурге свыше четырех тысяч зданий; около двадцати тысяч человек осталось без крова.
Отстраивают ныне.
Как недостриженный пудель, стоит
Мой Гамбург в тяжком сплине.

Не стало многих улиц в нем.
Напрасно их ищу я.
Где дом, в котором я познал
Запретный плод поцелуя?

Где та печатня, куда я сдавал
«Картины путевые»? [97] « Картины путевые » — «Путевые картины» Гейне, впервые напечатанные в Гамбурге.
А тот приветливый погребок,
Где устриц вкусил я впервые?

А где же Дрекваль [98] Дрекваль — улица в Гамбурге. , мой Дрекваль где?
Исчез, и следы его стерты.
Где павильон, в котором я
Едал несравненные торты?

И где же ратуша, сенат —
Тупого мещанства твердыни?
Погибли! Напрасно надеялись все,
Что пламя не тронет святыни.

С тех пор продолжают люди стонать,
И с горечью во взоре
Передают про грозный пожар
Десятки страшных историй.

«Горело сразу со всех сторон,
Все скрылось в черном дыме.
Колокольни с грохотом рушились в прах,
И пламя вставало над ними.

И старой биржи больше нет,
А там, как всем известно,
Веками работали наши отцы,
Насколько можно — честно.

Душа золотая города — банк,
И книги, куда внесли мы
Стоимость каждого из горожан,
Хвала творцу, невредимы.

Для нас собирали деньги везде,
И в отдаленнейших зонах.
Прекрасное дело! Чистый барыш
Исчислен в восьми миллионах.