Генрих Гейне - Лорелея (сборник)

…Над страшной …Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы…

Излейся, сердце Излейся, сердце больное,
Томленье пылкой души,
Той песней, что давно я
Таю от мира в тиши!

Когда подступает волшебный миг
И ширится грудь, вдохновенья родник,
Берусь за перо я, поспешен и дик, —
И образ чудесный из слова возник!

Весь день о ней я тосковал,
Полночи был во власти грез,
И тяжкий сон меня сковал
И к ней мгновенно перенес.

Как роза юная, она
Цветет, спокойна и светла.
Ягнят на глади полотна
Выводит тонкая игла.

Так кроток взор, – ей не понять,
Что я поник, душой скорбя.
«Ты бледен, Генрих, как узнать,
Что огорчило так тебя?»

Так кроток взор, – и странно ей,
Что горько плачу я, любя.
«Ты плачешь, расскажи скорей,
Мой друг, кто огорчил тебя?»

Так кроток нежный взор, а я
Готов в стенаньях изойти.
«Виною ты, любовь моя,
Что эта боль вот здесь, в груди».

Она встает, душой светла,
И руку мне на грудь кладет;
И разом боль моя прошла;
И ясен утра был восход.

Мне в лес бы зеленый! Как дивно там
Цветы цветут, распевают птицы!
Умру, и тьма могильной ночи
Землей забьет мне слух и очи, —
И не цвести для меня цветам,
И звонким щебетом мне не упиться.

Когда я с милою вдвоем,
То всё идет на лад,
И целый мир мне нипочем,
И в мыслях я богат.

Но лишь объятия ее
Покину – в сердце мрак,
Богатство рушится мое,
Я снова нищ и наг.

И мнится, несусь я вновь на коне,
Охвачен силой былою.
И снова сердце пылает в огне,
Несусь я к милой стрелою.

И мнится, несусь я вновь на коне,
Охвачен силой былою.
Лечу я в битву, и гнев во мне, —
Противник ждет меня к бою.

Несутся, летя, как ветер свистя,
Луга, берега, ракиты.
Противник мой и ты, дитя, —
Вы будете оба разбиты.

Я отодвинул ржавые засовы
У врат, ведущих в смутный мир видений,
Сорвал печати с огненно-багровой,
Волшебной книги страсти и томлений;
И то, что в ней прочел я, вечно новой,
Отобразил я в строках песнопений.
Пройдут века, забудет мир поэта, —
Останется нетленной песня эта.

Излейся, сердце больное,
Томленье пылкой души,
Той песней, что давно я
Таю от мира в тиши!

Отныне скорбному звуку
Открыты слух и сердца;
Тысячелетнюю муку
Я заклял заклятьем певца.

Рыдают старый и малый
И важные господа,
Цветок прослезился алый,
И плачет в небе звезда.

И все эти слезы потоком
Единым текут на юг,
Чтоб смыть в Иордане глубоком
Старинный, тяжкий недуг.

Был месяц март, когда любовь
Мне мукой взволновала кровь.
Но вот зеленый май пришел,
И скорби я конец обрел.