Генрих Гейне - Лирика и сатира

Тебе понравится нынче у нас,
Хоть ты известный повеса.
Мы развиваемся, — ты сам
Найдешь следы прогресса.

Цензура смягчилась. Гофман стар,
В предчувствии близкой кончины
Не станет он так беспощадно кромсать
Твои «Путевые картины».

Ты сам и старше, и мягче стал,
Ты многое понял на свете.
Быть может, и прошлое наше теперь
Увидишь в лучшем свете.

Ведь слухи об ужасах прошлых дней
В Германии — ложь и витийство.
От рабства, тому свидетель Рим,
Спасает самоубийство.

Свобода мысли была для всех,
Не только для высшей знати,
Ведь ограничен был лишь тот,
Кто выступал в печати.

И право же, немцам не плохо жилось,
Хоть времена были круты.
Поверь, в немецкой тюрьме человек
Не голодал ни минуты.

О, если б умел ты молчать, я бы здесь
Раскрыла пред тобою
Все тайны мира, — путь времен,
Начертанный судьбою.

Ты жребии смертных мог бы узреть,
Узнать, что всесильною властью
Назначил Германии в будущем рок, —
Но, ах, ты болтлив, к несчастью!»

«Ты сулишь величайшую радость мне,
Богиня! — вскричал я ликуя. —
Покажи мне Германию будущих дней,
Я мужчина, и тайны храню я!

Я клятвой любою поклясться готов,
Известной земле или небу,
Хранить как святыню тайну твою,
Диктуй же клятву, требуй!»

Богиня раскраснелась так,
Как будто ей в корону
Ударил ром. Я с улыбкой внимал
Ее печальному тону.

«Carolus Magnus [111] Carolus Magnus — император Карл Великий (742–814). — мой славный отец —
Давно похищен могилой.
Он даже Фридриха прусского [112] Фридрих II — прусский король (1712–1786). мог
Затмить умом и силой.

В Аахене стул, на котором он был
Торжественно коронован,
А стул, служивший ему по ночам,
Был матери, к счастью, дарован.

От матери стал он моим. Хоть на вид
Он привлекателен мало,
На все состоянье Ротшильда [113] Ротшильд — известный парижский банкир. я
Мой стул бы не променяла.

Вот там он, видишь, стоит в углу, —
Он очень стар и беден,
Подушка сиденья изодрана вся,
И молью верх изъеден,

Но подойди к нему, сними
Подушку — и в сиденьи
Увидишь круглую дыру,
Под нею сосуд в углубленья.

То древний сосуд магических сил,
Кипящих вечным раздором,
И если ты голову сунешь в дыру,
Предстанет грядущее взорам.

Грядущее родины бродит там,
Как волны смутных фантазмов,
Но не пугайся, если в нос
Ударит вонью миазмов».

Она окончила, странно смеясь,
Но я, не смутясь душою,
Ринулся жадно к страшной дыре
И влез в нее головою.

Что я увидел — не скажу,
Я дал ведь клятву все же!
Мне лишь позволили говорить
О запахе — но, боже!

Меня и теперь воротит всего
При мысли о смраде проклятом,
Который лишь прологом был, —
Смесь юфти с тухлым салатом.

И вдруг! О, что за дух пошел!
Как будто в сток вонючий
Из тридцати шести клоак [114] « Из тридцати шести клоак… » — из тридцати шести германских мелких монархий.
Навоз валили кучей.

Мерзавцы, сгнившие давно,
Смердя историческим смрадом,
Полунегодяи, полумертвецы,
Сочились последним ядом.

И даже святого пу́гала труп [115] « Святого пу́гала труп… » — Гейне имеет в виду Священную Римскую империю, средневековую феодальную державу. ,
Как призрак, встал из гроба.
Налитая кровью народов и стран,
Раздулась гнилая утроба.

Чумным дыханьем весь мир отравить
Еще раз оно захотело,
И черви густою жижей ползли
Из почерневшего тела.

И каждый червь был новый вампир
И гнусно смердел, издыхая,
Когда в него целительный кол
Вонзала рука роковая.

Зловонье крови, вина, табака,
Веревкой кончивших гадин, —
Такой аромат испускает труп
Того, кто при жизни был смраден.

Зловонье пуделей, мопсов, хорьков,
Лизавших плевки господина,
Околевавших за трон и алтарь
Благочестиво и чинно.

То был живодерни убийственный смрад,
Удушье гнили и мора;
Средь падали издыхала там
Светил исторических свора.