Генрих Гейне - Лирика и сатира

Я скажу тебе охотно,
Я б хотел, моя подруга,
Чтоб холодным снегом землю
Занесла седая вьюга

И чтоб мы, под ярким солнцем,
На санях, покрытых мехом,
Полетели по равнинам
С пеньем, гиканьем и смехом.

Бродят звезды-златоножки,
Чуть дыша, скользят вдали,
Чтоб ничем не потревожить
Сон полуночный земли.

Лес притих и чутко внемлет,
Что ни листик — то ушко!
Холм уснул и, будто руку,
Тень откинул далеко.

Тсс… Какой-то звук!.. И эхо
Отдалось в душе моей.
Был ли то любимой голос,
Или только соловей?

Я вновь мучительно оторван
От сердца горячо любимой.
Я вновь мучительно оторван, —
О, жизни бег неумолимый!

Грохочет мост, гремит карета,
Внизу поток шумит незримый.
Оторван вновь от счастья, света,
От сердца горячо любимой.

А звезды мчатся в темном небе,
Бегут, моей пугаясь муки…
Прости! Куда ни бросит жребий,
Тебе я верен и в разлуке!

Влачусь по свету желчно и уныло.
Тоска в душе, тоска и смерть вокруг.
Идет ноябрь, предвестник зимних вьюг,
Сырым туманом землю застелило.

Последний лист летит с березы хилой,
Холодный ветер гонит птиц на юг.
Вздыхает лес, дымится мертвый луг.
И — боже мой! — опять заморосило.

Осень. Пал туман на долы,
Луг во мгле сырой исчез.
Ветер листья рвет, и голый,
Замерзая, стонет лес.

Лишь один, одет листвою,
Грустный клен чего-то ждет,
Все качает головою
И как будто слезы льет.

Ах, и в сердце усыпленном
Веет стужей снеговой,
И с печальным этим кленом
Схож прекрасный образ твой.

Небо серо и дождливо [5] Стихотворение написано под впечатлением от Гамбурга, города лавочников и торгашей. ,
Город жалкий, безобразный,
Равнодушно и сонливо
Отраженный Эльбой грязной.

Все — как прежде. Глупость — та же,
Те же люди с постной миной.
Всюду ханжество на страже
С той же спесью петушиной.

Юг мой! Я зачах в разлуке
С небом солнечным, с богами —
В этой сырости и скуке,
В человеческом бедламе! [6] Бедлам — дом для умалишенных в Лондоне; в переносном смысле — шум, неразбериха, хаос.

О, пусть я кровью изойду,
Но дайте мне простор скорей!
Иль вечно задыхаться здесь,
В проклятом царстве торгашей!

С утра до ночи пьют я жрут, —
Кротовье счастье брюху впрок.
Как дырка в кружке для сирот,
Их благонравный дух широк.

Их труд — в карманах руки греть,
Сигары модные курить.
Спокойно переварят все,
Но их-то как переварить!

Хоть на торги со всех сторон
Привозят пряности сюда,
От их душонок рыбьих тут
Смердит тухлятиной всегда.

Нет, лучше мерзостный порок,
Разбой, насилие, грабеж,
Чем счетоводная мораль
И добродетель сытых рож!

Эй, тучка, унеси меня,
Возьми с собой в далекий путь,
В Лапландию, иль в Африку,
Иль хоть в Штеттин, — куда-нибудь!

О, унеси меня! Летит…
Что тучке мудрой человек!
Над этим городом [8] Подразумевается Гамбург. она
Пугливо ускоряет бег.

На пустынный берег моря
Ночь легла. Шумит прибой.
Месяц выглянул, и робко
Шепчут волны меж собой:

«Этот странный незнакомец —
Что он, глуп или влюблен?
То ликует и смеется,
То грустит и плачет он».

И лукаво улыбаясь,
Молвит месяц им в ответ:
«Он и глупый, и влюбленный,
И к тому же он поэт».

Не отвергай! Пусть жар погас,
Возврата нет весне,
Но дай еще хоть малый срок,
Чтоб отгореть и мне.

И пусть не хочешь ты любить, —
Хоть другом назови.
Мы в дружбе ценим поздний дар
Долюбленной любви.

Бежим! Ты будешь мне женой!
Мы отдохнем в краю чужом.
В моей любви ты обретешь
И родину и отчий дом.

А не пойдешь — я здесь умру,
И ты останешься одна,
И будет отчий дом чужим
Как чужедальная страна.

Дохнула стужей весенняя ночь,
Дохнула на голубые цветы,
Они увяли, погибли.