Предстать травой, песчинкой, каплей…
Постичь поток дождя, песка…
Упрямо прорастать сквозь камни.
Упрямо Вечный Свет искать.
Не огрубеть… И быть спокойным,
как воды океанских бездн,
чтоб дара жизни быть достойным,
чтоб смерти дар принять, как песнь.
Мы останемся в мифах… Если кто-то, конечно, оставит.
Если жил ни «по шерсти», ни «против», а так, как велела судьба.
И казалось кому-то — играешь без правильных правил.
И казалось тебе — это ты правил жизненный бал.
Помнить вечно не будут — надеяться даже не стоит.
Псом живым быть потешней, чем умершим львом…
Мифы правят умами. И сам себе каждый готовит
уникальную сказку для тех, кто пока что живой.
«Я остаюсь один, чтобы расслышать время…»
Я остаюсь один, чтобы расслышать время
в начале октября в преддверии дождей.
Воркуют листья лоз в живом переплетении,
готовящиеся к перерожденью.
Уже не веселят ни солнце, ни закаты.
Уже не узнаёшь своих остывших грёз.
Припоминая всё, что так любил когда-то,
уже боишься вновь любить всерьёз.
Неуловим порыв воспоминаний.
Колышется лоза перед окном в саду.
Я вновь один в минуты расставаний
с неповторимым днём в единственном году.
«Зачем-то храню артефакты…»
Зачем-то храню артефакты
прожитого бытия…
Прагматик сказал бы: «Дурак ты!»
«Дурак!» — согласился бы я…
Но снова я еду на дачу,
где память живёт в дневниках.
Один там смеюсь я и плачу,
держа артефакты в руках.
И времени — как ни бывало!
Как прежде я молод и свеж —
готов начинать всё сначала,
исполненный сил и надежд…
Я увлёкся грибами… И вот заблудился в лесу
под усталым дождём, обнимающим мутное небо.
Просто брёл наугад, как усталый охотник Дерсу
в тех краях, где ни разу я не был.
Я спокойно ступал на роскошный податливый мох,
на болотах лицо закрывал от крапивы и руки.
И, блаженно застыв, то и дело стоял и впивался, как мог,
в тишину, чтоб запомнить лесного величия звуки.
Кое-как выбирался борами и березняком.
Ел рябину — желаннее не было пищи.
И дорогой неезженою, незнакомой
я, усталый и мокрый, приплёлся к людскому жилищу.
А оттуда уже — и до дома рукою подать,
где родные волнуются все в ожидании…
Но словами, наверное, и не передать
тот блаженный покой, обретенный во время блужданья.
«С незнакомой войны я вернусь неизвестным героем…»
С незнакомой войны я вернусь неизвестным героем,
чтобы в мирную жизнь не войти естеством никогда.
Будут птицы на небе лететь
для меня по ранжиру и строем.
Будут грохотом взрывов шуметь для меня поезда.
Будет лес расставлять неприметные с виду засады.
Будет поле полно не построенных мной блиндажей.
С незнакомой войны я вернусь безнадежно солдатом,
чтобы правильным штатским не состояться уже.
И винить генералов, пославших на фронт, я не буду.
И не буду завидовать тем, кто купил наградные листы.
С незнакомой войны я вернусь отстраненным, как Будда,
Чтобы мирную жизнь наблюдать из окна Пустоты.
«Я опять возвращаюсь с войны…»
Я опять возвращаюсь с войны
с перевязанной раной в душе.
Ей назначено праведно ныть,
не затягиваясь уже.
Ей назначено праведно звать
в бесконечный бесправильный бой,
где с одной стороны — рать,
а с другой — легионов строй.
Мы, конечно, не победим…
Нам, конечно, начертан путь…
Только ноет рана в груди
и с пути не дает свернуть.
С переменным успехом бой.
Мы приветствуем цезаря вновь!
Нам не совладать с судьбой
и не жалко пролить кровь.
Жалко в слабости умереть —
не напиться войны всласть…
Я вернулся, чтобы воспеть
право сильных безвестными пасть…
Вот это и есть моё…
В дела отослав семью,
в банке платить за жилье,
не глядя, что дождь льёт.
Озябшим вернуться домой.
Стакан одному поднять.
И чтоб было сытно зимой,
капусту нашинковать.
Покрасить балконный пол.
Кухонный кран починить…
А дежавю произвол
не прерывает нить —
Читать дальше