Чужими страстями покоя не обрести.
Не вычерпать моря, в котором сплетаются судьбы.
Но всякое семя упорно стремится расти
и жизнью постичь всё величье Божественной Сути.
Всесилье никчёмности в призрачнейшем из миров
подарит забвение самодостаточных песен.
Ты сам для себя и работник, и шут, и король…
Ты сам по себе… Может, этим ты и интересен?
«Жизнь начинается со стихов…»
Жизнь начинается со стихов,
заканчивается анекдотом.
В безудержной пляске лихой
исходим натруженным потом.
Но дремлет в душе неуют,
покуда не названо Слово.
И ангелы тихо поют…
И все начинается снова…
«Потеряны слова… Душа не понимает…»
Потеряны слова… Душа не понимает,
зачем искать их, на беду себе.
Ей хочется остаться в этом мае,
где яблоневый цвет желанно бел,
где винограда молодые листья
спокойно слушают теченье сладких вин,
готовых воплотиться в кисти
пьянящих ягод, где трава невин-
на в жажде просто быть —
и прорастать в земле родящей, чёрной…
К чему слова? Так хочется застыть
и превратиться в зерна,
наполненные верой в каждый день,
что будет Богом дан для возрожденья…
Словам же дан — увы! — другой удел:
души цветы держать под наблюденьем.
…А потом нерешительно спросил, не может ли он предложить молодой поэтессе ежемесячную стипендию в 200 марок на год… О стихах, которые он слушал, не было сказано ни слова…
Э. Канетти. Факел в ухе.
Поиграем в меценатов…
Аты-баты… Очень рады —
для веселья и отрады,
для награды, для парада…
Если надо, значит надо!
Щедрой горстью, словно яды —
деньги, выпивка, наряды
для тебя и всех, кто рядом,
чтобы жизненный порядок
был не так убог и гадок,
чтобы скука без пощады
не насиловала годы
без покоя и свободы…
Отдавать — особый отдых
и особая забота…
Только б знать, зачем и кто ты?
Но — увы! — проходят годы,
растирая в пыль фанатов.
И послушные солдаты
подают искусство на дом.
Аты-баты… Очень рады!
Правильные меценаты
подкупают чего ради
дар, который был украден,
дар, который слишком сладок,
чтобы продавать со склада
оптом по цене Пилата —
от прилата до булата,
от арийца до мулата,
от кадила до набата.
Аты-баты, меценаты…
Души — в сети! Воды — в ваты!
Значит надо, если надо.
Если — сами. Если — на дом,
Если — аты-баты! — адом.
Искупления ли надо?
Или форсу? Или стадом?
Только снова — аты-баты —
шли солдаты-меценаты.
Меценаты, но солдаты!
Аты-баты… Баты-аты…
«Цветенье слив… Потом цветенье яблонь…»
Цветенье слив… Потом цветенье яблонь…
Не счесть на ветках белых мотыльков.
Так чувства обостряются внезапно…
И жить легко.
И в предрассветном птичьем ликованье
захочешь распознать Благую Весть —
о счастье, как Божественном призвании
сейчас и здесь…
«В четыре птицы начинают ликовать…»
В четыре птицы начинают ликовать
по праву первенцев стихии пробужденья.
И покидает солнце тёмную кровать
для денного смирения и бденья.
Нисходит свет… Нисходит благодать…
Им восхваления уже пропели птицы —
как в первый раз! — о том, что никогда
такой рассвет уже не повторится.
«В этом году удивительно много малины…»
В этом году удивительно много малины.
Набухают кровавые капли, готовые тотчас упасть
в бездну трав, терпеливых, смиренных, невинных,
застилающих нежно земли ненасытную пасть.
Будет срок — в ней исчезнет трава и малина…
В ней исчезнем и мы, чтоб невинной травою предстать.
А пока — день июльский, такой благодатный и длинный…
И в траве у душистой малины так сладко лежать и мечтать…
«Внезапно нахлынуло лето…»
Внезапно нахлынуло лето.
И так же внезапно исчезнет.
В безбрежии памяти где-то
оно растворится, как в бездне
тепла, беззаботного счастья,
тотального предвкушенья
всего, что способно случаться
по неземному внушенью.
Всего, что способно напомнить
потом об исчезнувшем лете.
Всего, что способно наполнить
память о жизни на свете…
Морщатся буквы на тумбах афишных.
Едут сутуло авто.
Небо ползет по асфальтам неслышно
в мокром мышином пальто.
Читать дальше