Сергей Краснобород - Где-то рядом

из пункта А в пункт Б
по рельсам в приграничном лесу
пеший путник в грязной одежде
на плече палка
на палке сумка
мы обменялись взглядами
обреченные на оседлость
земные путники
из пункта Рождение в пункт Смерть
на плече сумка
в сумке память

Падает столовая ложка. Наверное, кто-то спешит.
Я не жду женщин, хотя не жду и мужчин.
Акула Хантер, «амфетаминопиит»,
спрашивает из 71-го, зачем столько морщин?

Я умру любителем здоровой пищи и тишины в семье,
наблюдая маргинальную суету контркультур.
Оставаться «вне» и в покое, подобно змее,
хранить рукописи для пункта приёма макулатуры.

К чему же тогда падение ложки
после «Страха и отвращения в Лас-Вегасе»?
Зачем эти сигналы маеты вдохновения?…
Ещё одна жизнь — как заметка в одной из газет…
Как еще одно растаявшее мгновение.

В садах уже зреют яблоки.
И ночи всё холодней.
Друзья поразъехались надолго,
Оставив мне сумрак дней.

До ночи брожу по городу.
Знать бы, чего мне искать…
Птицам печальным, воронам,
душу когтями щипать…

Человеку грустно:
дождик льёт в окне.
Над борщом капустным
думы о вине.

Ох, не виноват он,
что октябрь уже,
что посыплет вата
с неба попозжЕ.

Человек на кухне
никнет над борщом.
И от грусти пухнет,
молодой ещё.

Не печалься, милай!
Веселей глядим!
Все равно могила
будет впереди.

Полетели снежинки белые
да по золоту в чёрном городе.
В октябре мы делов не доделали —
в ноябре и не надо вроде бы.

А телега скрипит да катится.
Причитает возница пьяненький.
Вроде были друзья-приятели,
а остались уроды в валенках.

Одному же в тулупчик кутаться.
Одному коротать дороженьку.
А снежинки в городе путаются,
да листвой асфальты уложены.

Не обманешь себя глаголами…
Виртуал — до поры до времени…
Тычут в небо деревья голые
головами, тоской беременными.

Среди растраченных иллюзий
амбиции теснятся в ряд,
как будто на перроне люди
толпой взволнованно стоят.

«Экспресс» отходит ровно в полдень
в далёкий край и навсегда.
Печалью небосвод заполнен,
и моросит с небес вода.

В отчаянье щеки коснулась
губами и, шепнув: «Прощай!»,
в «экспрессе» уезжает юность
с вещами в тот далекий край.

Бывает, можешь беззаботно врать —
себе, другим… И растворяться в дымке
очередного дня, что будто трезвый враг
сумеет суть увидеть на рентгено-снимке
.
Бывает истощение собой.
Клубок запутавшихся слов, поступков, нервов,
пинаемый разнузданной толпой,
где все равны — последний, первый.

Бывает век молчания и сна.
И нескончаемая память о печалях…
И беззаботность лжи тогда ясна,
как Слово, бывшее вначале.

В бесконечной лирике утоплю сомнения.
Расклевали душу мне птицы на скале.
То ли жизнь насилует холода осенние,
то ли потерялся я в событийной мгле.

Двадцать восемь минуло. Тридцать три пропущено.
Тридцать семь намечено чётко, как барьер.
То ли псом прирученным ожидаю лучшего,
то ли от зачатия не был я, как лев.

Так играй же музыка кандалов невидимых!
Сколько прилетит ещё остроклювых их?!
То ли Бог терпения мне немного выделит…
То ли сытно выкормит жизнь птенцов своих…

Отпусти меня, грусть, отпусти!
Не пугай меня слабостью, старость!
Черепахой по жизни ползти —
мне такая забава осталась.

Да и было ли детство взахлеб?!
О богатстве, о славе мечталось…
Тлеть в костре догоревшим огнём —
мне такая забава осталась.

И любовь до бессилия чувств
истязала, не зная усталости.
Место в очереди к врачу —
мне такая забава осталась.