Сергей Краснобород - Где-то рядом

В странном море усталый парусник
не по-лермонтовски одинок.
В бортовом журнале осталось
написать эпилог.

Сколько будет ещё носиться
по волнам этот пьяный корабль?
Вроде есть уж в руках синица.
Только манит в небе журавль.

Что потом? В бортовом журнале
вряд ли хватит и строк, и страниц
описать по порядку, сначала
путешествие без границ…

Снится Карелия, край, где родился когда-то,
край, куда мой отец увёз молодую жену.
Помнятся только морошки бугристые жёлтые пятна…
Всё остальное подвластно рассказам чужим или сну.

Вроде озёра должны быть, и рыба, и лес бесконечный.
Вроде дома деревянные — всё, как у нас в деревнях…
Где-то во снах заблудилось там детство навечно
и еле слышно аукает нынешнего меня.

«Не возвращайся туда, где был счастлив». Цитата.
Не возвращаюсь… Миф о прекрасном былом берегу.
Только Карелия, край, где родился когда-то
снится… И утром я долго вернуться к себе не могу.

В затоках пойменных дубрав
моё осталось детство…
Покой величественных трав.
Плакучих ив соседство.

Стрекозы синие кружат
над каплями кувшинок.
Крадется лодка, не спеша,
по чаще камышиной.

В воде метнётся стайка рыб
сквозь отраженье солнца.
И птиц, уставших от жары,
многоголосье льётся.

Дуб-великан на берегу
глядит на благость эту.
Под ним родители уху
готовят нам к обеду.

На поймах Припяти вода
течёт неторопливо…
Но не приплыть мне никогда
уже в тот край счастливый.

И не вдохнуть тех дикий трав
врачующее средство.
В затоках пойменных дубрав
моё осталось детство.

Нелюбимая моя Родина,
Я — твой верный космополит.
И никто не обидел, вроде бы…
Отчего ж так душа болит?

От того, что поперёк лавки
ты обманывала меня
и на крендель партийный сладкий
предлагала судьбу менять?

От того, что отец горбатил
до могилы на твой завод?
От того, что в дедовой хате
только стронций сейчас живет?

От того, что молодость маме
променяла на рак сама?
От того, что панам с ментами
отдаешься ты задарма?

Знать тебя не хочу такую.
Я — твой верный космополит…
По другим культурам кочую,
а душа все болит, болит…

Меня maman не целовала на ночь,
роскошным платьем походя шурша.
Всего лишь Филя-пёс с телеэкрана
желал спокойной ночи малышам.

И вместо таинства прогулок по аллеям
и чтенья фолиантов за столом
в буфетах средних школ, кто посмелее,
без очереди лезли напролом.

Мы не оттачивали вкус и чувство стиля
на НВП, чеканя шаг в строю.
Лишь Вальтер Скотт для нас плодил идиллии
про пионеров, гибнущих в бою.

Коммуной жили, ели, упражнялись
мечтать… Или гасили душ полёт.
И светские приёмы заменялись
застольями: кто выпил, тот поёт.

И только в песнях — поцелуи мамы,
романтика аллей и чистоты.
Слова для них мы сочиняли сами
и пели про себя до немоты…

В телевизоре — старые песни.
У экрана семья собралась.
Для родителей юность воскресла.
Дети с кошкой играют, смеясь.

Тихий вечер уютный. Суббота.
Вьюжит дикий январь на дворе.
Расписные узоры на окнах.
Новогодняя ёлка в ведре.

Замирают секунды… И тайно
счастье в комнату входит тайком.
Бесконечная песня о главном
льётся в души светло и легко.

О, Боже, мы обречены
друг друга помнить молодыми.
И если дни все сочтены,
пусть не угаснет память с ними.

Уютный яркий детства рай —
и боль горючая потери.
Струится время кровью ран,
открытых на душе и теле.

Спокойнее не теребить
воспоминаний нежных вату.
Но мы обречены любить
друг друга, молодых когда-то.