Абулькасим Лахути - Ветер утра

Я не из робких! Пусть судьба
мне будет злейший враг —
Я твердо знаю: ей меня
не одолеть никак.
Пускай не хвалится своим
всевластьем небосвод —
Он рухнет, стоит мне поднять
восстанья алый стяг.
И милости не надо мне —
я собственной рукой
Добуду счастье, путь к нему
держа сквозь глушь и мрак.
С моей дороги я смету
и мулл и богачей —
Я дал обет вести борьбу
за тех, кто сир и наг.
Не верю в провиденье я,
не верю в силу звезд, —
Мне одинаково смешны
и звездочет и маг.
Пускай в небесный рай закрыт
мне доступ — рай земной
Стократ милее мне, к нему
свой направляю шаг.

По знойной дороге идет он пешком,
Измучен, нестрижен, небрит;
Обмотаны ноги тряпьем,
Лохмотьями жалкими еле прикрыт,
Рубашка истлела на нем.
К садам Тегерана дорога бежит.
За пленником едут солдаты верхом.

Но кто ж он, идущий пешком в Тегеран?
Босой, полуголый, в цепях,
А крепок, как видно, закал!
Ему незнакомы усталость и страх,
Он холод и голод знавал,
Не ждал, что помилуют шейх или шах,
Боролся за счастье рабочих, крестьян.

«Эй, малый, открой преступленья свои,
Когда провинился и в чем?» —
Окликнул его верховой
И тронул без злобы легонько хлыстом.
Он гневно тряхнул головой
И молвил: «Мое преступленье лишь в том,
Что я из рабочей семьи.

Вскормленный, вспоенный рукой трудовой,
Спросил я: доколе страдать?
Трудом созидается мир,
Но в нем тунеядцам одним благодать.
Нам — труд, а богатому — пир.
Мы сеем, но жатву не можем собрать…
Иной я не знаю вины за собой».

Конвойный другой отвечает ему:
«Но ты, говорят, бунтовщик,
Безбожник, погрязший во лжи,
Поносит законы страны твой язык.
Не путай и прямо скажи:
Иль ты от свободы настолько отвык,
Что любишь изгнанье, побои, тюрьму?..»

«И ты предпочтешь их, коль правду поймешь,
Так вымолвил узник в ответ, —
Закон ваш — трудящихся враг.
В шелка даже пес во дворце разодет,
А труженик голоден, наг.
У знатных людей справедливости нет,
Их добрые речи — приманка и ложь,

Слова в позолоте! И кто их поймет,
Тот многое в мире поймет.
Законы господ — нам беда,
Трудящимся рабство закон ваш дает,
Свободы не даст никогда.
Трудящихся лишь единенье спасет,
Низвергнет навеки насилье и гнет!..»

Цели желанной без друга добиться трудно.
Жить без тебя, моих мыслей царица, трудно.

Можно и льва разъяренного встретить бесстрашно,
Только с очами-нарциссами биться трудно.

Миг с тунеядцем не думай пробыть без ущерба, —
С волком, людей пожирающим, сжиться трудно.

«Крови рабочих не лей!» — богачу закричал я.
Он же: «Без этого мне обходиться трудно».

Шейх одноцветен снаружи, внутри же он пестрый,
С этим ханжой лицемерным водиться трудно.

Тот, в чьей крови заструилась отравою вера, —
Мертв, а известно: от смерти лечиться трудно.

Если ты тверд, Лахути, станет трудное легким.
Лишь недостойный вопит, что трудиться трудно.

По всем дорогам, что вели к столице,
Из деревень
Шагали дети, женщины, мужчины —
Всю ночь, весь день.
А в этот день стоял жестокий холод…
И скорби тень
Легла на землю и людские лица.

Не описать народного смятенья…
Потрясены
Все горестною вестью — и слезами
Глаза полны.
Не в силах примириться с этой смертью
Душа страны.
Боль глубока. Безмерно возмущенье.

Народной скорбью о великом друге
Дышала тьма.
От поступи рабочих, ты сказал бы,
Дрожат дома.
Так скорбно и сурово шли колонны,
Что смерть сама,
Увидев их, отпрянула б в испуге.

Никто в тот день не оставался дома.
И лишь один
Дремал старик, давно не замечавший
Своих седин.
Пустым увидя дом, он вышел в страхе,
Его причин
Не ведая, тревогою ведомый…

Сев у дверей, не все он понял сразу,
Но увидал,
Что в мире небывалое случилось.
Народный вал
Внезапно замер, хор гудков раздался, —
И старец встал,
Послушен сердца тайному приказу.

На пять минут мир преклонил колени…
Но вот затих
Хор голосов фабричных. У прохожих
Спросил старик:
«Скажите, что случилось?» И услышал
Он в тот же миг:
«Как, ты еще не знаешь? Умер Ленин!»