Константин Вагинов - Песня слов

Я, обливший слюною Бога,
Сделавший из женщины игрушку по<���хоти,>
Хочу помечтать и поплакать немного,
Забыть о своем зловещем хохо<���те.>

Забыть, и увидеть в Боге – Бога
В женщине – равного мне чело<���века,>
И с улыбкой ласковой и нест<���рогой>
Говорить о себе как о бедном <���калеке,>

У которого душа была очень красива,
(Но для него она была так обыкновенна!)
И который в позе крикливой
Разбил ее для новой перемены.

Я – негр разбивший своего бога;
Я горько плачу.
Какой идти дорогой,
Когда даль не маячит?!

Я сижу на ступенях храма,
Вижу – идут молиться…
О, прохожая бледная дама
Будь для меня царицей!

А! Я ошибся ты – ворон,
И ты будешь клевать мою душу?
Ты, точно дьявол черен,
Эй проходи. Послушай!

Знаю ты выглядишь белой,
Вижу ты смотришь нежно.
И за ласку тела –
Буду твоим неизбежно.

Но подумай, как больно
Снова разбить мне Бога.
Лучше – иди добровольно
Или – потащут дроги.

Все рушится, все погибает, все старится…
Драгоценные камни делаются мутными.
Каждый в себе самом замыкается,
Предается увеселениям минутным.

Никому нет дела до изящных безделушек,
До красивой вышитой ткани.
Говорят: «Все это игрушки,
Все это детская мания!»

И постепенно исчезают рояли,
Как исчезли когда-то клавесины;
И как когда-то короны упали
Падает мечта в ровные низины.

Ничего не должно стоять высоко,
Все должно быть ровным, плоским, обыкновен<���ным>,
Все должны работать, трудиться без срока
Все должны забыть о сладостных переменах.

Я – не семиструнная золотая Лира.
На мне две ржавых искривленных струны.
Не славлю я пурпур Сидона или Тира,
Не спорю я в звуках с сияньем луны.

Я – инструмент уставший, найденный в подвале
И тлением затронута одна моя струна.
Ей незнакомо солнце, ненавистны дали
И старческой печалью наполнена она.

Другая же струна привыкла слишком к ночи
И любит только сырость мрак могил –
При красках дня – отчаянно хохочет,
Цинично дрыгает при музыке светил.

И вот печальный и смешной обломок,
Колонн упавших и увядших роз,
Я лишь смотрю, как вдаль идет потомок,
Я лишь кричу от ярости и слез…

Ах, эти ночи – такие холодные!
Ах, эти дни – такие ненастные!
Ведь это старцы больные, бесплодные,
Зеленые женщины, худые, несчастные.

Коварные сумерки, пленители дремные!
Печальное утро совсем фисташковое.
Ведь это юноша с глазами томными,
Ведь это девушка с боа барашковым.

Луна шафранная, почти чахоточная;
От пьянства солнце совсем багровое,
Ведь это девочка с изящной тросточкой,
Ведь это мальчик с игрушкой новою.

А небо бледное, почти не синее,
Земля холодная, от пепла черная,
Ведь это – камень, покрытый инеем
Ведь это – паперть собора горнего.

Вы ароматили, как роза чайная!
Вы были остры, как старый бри!
Моя хороша<���я>, моя случайная,
Моя малютка и колибри!

Я вас любил, как любят устрицы
И вас исчерпал я до дна.
Моя хорошая, О, златоустица!
И мелодичная, как плеск вина!

Теперь я понял, что в вас хорошая,
Что в вас хорошая нет жизни сил…
Теперь я понял, что сел в галошу я,
Что слишком много у вас просил!

Черные кошки бродили меж цветов
Черные кошки вдыхали ароматы
Красные розы меж черных хвостов
Были похожи на блики заката

Желтые розы струили свой аромат
Фиялки дарили благоуханье
Черные кошки лоснились, как агат,
И чувствовали сладкое страданье

Они покачивали бархатной головой
И мурлыкали повелительно-нежно,
И покорные музыке неземной
Цветы отдавались безмятежно.

Но вот был выпит весь аромат
И черные кошки медленно удалились
И розовое солнце из синих врат
В облаке пыли появилось.