Константин Вагинов - Песня слов

И оживленье чувств, как крепкое вино,
В нем вызвало почти головокруженье,
Вновь целовал он горький нежный рот
И сердце, полное волненья.

Но для другого, может быть, еще
Она цветет, она еще сияет,
И, может быть, тот золотым плечом
Тень от плеча в истоме называет.

Вступил в Крыму в зеркальную прохладу,
Под градом желудей оркестр любовь играл.
И, точно призраки, со всех концов Союза
Стояли зрители и слушали Кармен.

Как хороша любовь в минуту увяданья,
Невыносим знакомый голос твой,
Ты вечная, как изваянье,
А слушатель томительно другой.

Он, как слепой, обходит сад зеленый
И трогает ужасно лепестки,
И в соловьиный мир, поющий и влюбленный,
Хотел бы он, как блудный сын, войти.

Промозглый Питер легким и простым
Ему в ту пору показался.
Под солнцем сладостным, под небом голубым
Он весь в прозрачности купался

И липкость воздуха и черные утра,
И фонари, стоящие, как слезы,
И липкотеплые ветра
Ему казались лепестками розы.

И он стоял, и в северный цветок,
Как соловей, все более влюблялся,
И воздух за глотком глоток
Он пил и улыбался.

И думал: молодость пройдет,
Душа предстанет безобразной
И почернеет, как цветок,
Мир обведет потухшим глазом.

Холодный и язвительный стакан,
Быть может, выпить нам придется,
Но все же роза с стебелька
Нет-нет и улыбнется.

Увы, никак не истребить
Видений юности беспечной.
И продолжает он любить
Цветок прекрасный бесконечно.

В аду прекрасное селенье
И души не мертвы.
Но бестолковому движенью
Они обречены

Они хотят обнять друг друга,
Поговорить.
Но вместо ласк – посмотрят тупо
И ну грубить.

Моя душа – это старая, заглохшая столица,
Моя душа – это склеп изо льда,
Где бродят бледные, изнуренные лица,
Где не бывает весны никогда.

В мою душу, как в мертвый город
Лишь иногда приходят паломники
И в тоске небывалой рвут вороты,
Увидя старую истощенную каменоломню.

В моей душе никто не создаст красив<���ого> замка,
Где бродят пажи и принцессы,

Где смеются зеркала в причудливых рамках
Смотря на послов из Бенареса.

Все мертво, все пусто… И лишь иногда…
Иронически смеются старые вороны
И шепчут: «Весна не придет никогда
В эту старую заброшенную сторонуо».

Счастье – это странная девочка в розовом платье,
Что играет в сэрсо средь снегов
И не знает, ни вьюги, ни злобы ненастья
Ни свирепого воя ветров.

Для нее не снега, а алмазные копи,
Для нее бирюзов и кристален ручей,
И закинув колечко в безбреж<���ные> топи
Она нежно смеется и скачет бойчей.

И в тумане холодном и серой трясине
Вновь смеется любовь и рыдает рояль
И, как в старой истертой картине,
Где-то спит и тоска и печаль.

У меня на глазах слезы.
У меня в сердце – лед.
Но пою я о том, что розы
Дают нежный душистый мед.

Я пою. Как будто в комнате тепло и приветно,
Как будто в комнате звучит орган!
Как будто бархат шепчет ответно!
Как будто в окна не бьет туман!

Но все это приторно, и очень неестественно,
Но в моей комнате скучно и так темно…
И мне хотелось бы молитвой приветственной
Вызвать все, что бывает весной.

На улицах столицы белесоватый туман.
Как грустно!.. О, согрейте. Дайте роз!..
Лишь изредка проходит цыганка, как странный обман
Из страны милых мечтаний и грёз.

Быстро проходит цыганка в пурпурно<���м> платке
С резвыми глазками и губками, как рубин
И я мечтая о ней в голубой тоске,
Стою у белесоватых липких витрин.

Я рыдаю, у меня глаза полны слез
Я люблю эту цыганку дочь южн<���ых> стран
И сжимая пучок засохших роз
Я погружаюсь в странный обман.

Мне все кажется каким-то сном,
Невский – миражем,
И я не вижу ни огоньки за окном,
Ни блестящего и лакированного экипажа.