Март 1930
«Он с каждым годом уменьшался…» *
Он с каждым годом уменьшался
И высыхал
И горестно следил, как образ
За словом оживал
С пером сидел он на постели
Под полкою сырой,
Петрарка, Фауст, иммортели
И мемуаров рой.
Там нимфы нежно ворковали
И шел городовой,
Возлюбленные голодали
И хор спускался с гор,
Орфея погребали
И раздавался плач,
В цилиндре и перчатках
Серьезный шел палач
Они ходили в гости
Сквозь переплеты книг,
Устраивали вместе
На острове пикник.
Май 1930
«Прекрасен мир не в прозе полудикой…» *
Прекрасен мир не в прозе полудикой,
Где вместо музыки раздался хохот дикий.
От юности предшествует двойник,
Что выше нас и, как звезда, велик.
Но есть двойник другой, его враждебна сила –
Не впереди душа его носилась
Плетется он за нами по пятам,
Средь бела дня подводит к зеркалам
И речь ведет за нас с усмешкою веселой
И, за руку беря, ведет дорогой голой
«Черно бесконечное утро…» *
Черно бесконечное утро,
Как слезы, стоят фонари.
Пурпурные, гулкие звуки
Слышны отдаленной зари
И слово горит и темнеет
На площади перед окном,
И каркают птицы и реют
Над черным его забытьем
II
Нет, не расстался я с тобою
Ты по-прежнему ликуешь
Сияньем ненаглядных глаз
Но не прохладная фиалка,
Не розы, точно ветерок,
Ты восстаешь в долине жаркой,
И пламя лижет твой венок.
И все, что ты в себе хранила
И, как зеницу, берегла,
Как уголь черный и невзрачный
Ты будущему отдала.
Но в стороне,
Где дым клубится,
Но в тишине
Растут цветы,
Порхают легкие певицы,
Дрожат зеленые листы.
«На набережной рассвет…» *
На набережной рассвет
Сиреневый и неясный.
Плешивые дети сидят
На великолепной вершине
Быть может, то отблеск окон
Им плечи и грудь освещает,
Но бледен, как лист, небосклон
И музыка не играет.
В повышенном горе
На крышах природы
Ведут музыканты
Свои хороводы
Внизу обезьяны,
Ритма не слыша,
Пляшут и вьются
Томно и скушно
И те же движенья,
И те же реченья,
И те же сомненья,
Как будто, как будто!
По градам и весям
Они завывают,
И нежно и сладко
Себя уважают
«Русалка пела, дичь ждала…» *
Русалка пела, дичь ждала,
Сидели гости у костра,
На нежной палевой волне
Черт ехал, точно на коне.
Мне милый друг сказал тогда:
– Сидеть приятно у костра.
Как хорошо среди людей
Лишь видеть нежных лебедей.
Зачем ты музыку прервал? –
Мучительно он продолжал
– Из круга вышел ты, мой друг,
Теперь чертям ты первый друг.
Вкруг сосен майские жуки
Ведут воздушный хоровод
На холмах дачные огни
Вновь зажигает мотылек
– Вернитесь, нимфы, – он вскричал, –
– Высокая мечта, вернись!
Зачем ты отнял жизнь мою
И погрузил меня во тьму?
Вскочили гости: – Что опять!
Как непристойно приставать
Чего вам надо, жизнь проста,
Да помиритесь, господа.
Когда уснули все опять,
Мой друг чертей мне показал
– Тебя люблю, – я отвечал, –
Хотел тебя я вознести,
В высокий храм перенести,
Но на пути ты изнемог,
От смеха адского продрог.
Я бился, бился и взлетал,
С тобою вместе в ров упал.
Но будет, будет вновь полет
В ночных рубашках мотыльки
Гасили в окнах огоньки.
«Звукоподобие проснулось…» *
Звукоподобие проснулось,
Лицом к поэту повернулось
И медленно, как автомат,
Сказало:
Сегодня вставил ты глаза мне
И сердце в грудь мою вогнал.
Уже я чувствую желанье,
Я, изваянье,
Перехожу в разряд людей.
И стану я, как все, загадкой,
И буду изменяться я,
Хоть волосы мои не побелеют,
Иначе будут петь глаза
Быть может, стану я похожим
На жемчуг, потерявший цвет,
И полюбить меня не сможет
Эпохи нашей человек.
Я ухожу, меня проклянешь
И постараешься отнять
Глаза Психеи, сердце вынуть
И будешь в мастерскую звать.
Теперь враги мы. Безнадежно
– Остановись! – воскликнешь ты.
Звукоподобие другое
Ты выставишь из темноты
Оно последует за мною
Быть может – враг, быть может – друг,
Мы будем биться иль ликуя
Покажем мы пожатье рук.
Читать дальше