<1926?>
Мы эллинисты здесь толпой
В листве шумящей вдоль реки
Порхаем словно мотыльки
На тонких ножках голова
На тонких щечках синева
Блестящ и звонок дам наряд
Фонтаны бьют огни горят.
За парой парою скользим.
И впереди наш танцевод
Ступает задом наперед
И волхвованье слов под выпуклой луной
И образы людей исчезли предо мной.
И снова выплыл танцевод
За ним толпа гуськом идет
И не подруга – госпожа
За ручку каждого ведет
И каждый песенку поет:
«Проходит ночь
Уходим прочь
В свои дома –
В подвалы.
А с вышины
Из глубины
Густых паров
Глядит любовь
И движет солнцем
И землей
Зеленокрасною луной
Зеленокрасною водою».
1926
«Мрак побелел, бледнели лица…» *
Мрак побелел, бледнели лица
Полуоставшихся гостей,
Казалось, город просыпался
Еще ненужней и бойчей.
Пред Вознесенской Клеопатрой
Он опьянение прервал,
Его товарищ на диване
Опустошенный засыпал
И женщина огромной тенью,
Как идол, высилась меж них,
Чуть шевеля пахучей тканью
На красной пола желтизне.
А на столе сиял, как перстень,
Еще не допитый глоток
Символ не-вечности искусства
Быть опьяненными всегда.
1926
От берегов на берег
Меня зовет она,
Как будто ветер блещет,
Как будто бьет волна.
И с птичьими ногами
И с голосом благим
Одета синим светом
Садится предо мной:
«Плывем мы в океане,
Корабль потонет вдруг,
На острова блаженных
Прибудем, милый друг
И музыку услышишь,
И выйдет из пещер
Прельщающий движенье
Сомнамбулой Орфей.
Сапфировые косы,
Фракийские глаза,
А на устах улыбка
Придворного певца».
В стране Гипербореев
Есть остров Петербург,
И музы бьют ногами,
Хотя давно мертвы.
И птица приумолкла.
– Чирик, чирик, чирик –
И на окне, над локтем
Герани куст возник
1926
Не лазоревый дождь,
И не буря во время ночное.
И не бездна вверху,
И не бездна внизу.
И не кажутся флотом,
Качаемым бурной волною,
Эти толпы домов
С перепуганным отблеском лиц.
Лишь у стекол герань
Заменила прежние пальмы
И висят занавески
Вместо тяжелых портьер.
Да еще поднялись
И засели за книгу,
Чтобы стала поменьше,
Поуютнее жизнь.
В этой жизни пустынной,
О, мой друг темнокудрый,
Нас дома разделяют,
Но, как птицы, навстречу
Наши души летят
И встречаются ночью
На склоне цветущем,
Утомленные очи подняв.
1926
«Дрожал проспект, стреляя светом…» *
Дрожал проспект, стреляя светом
Извозчиков дымилась цепь
И вверх змеями извивалась
Толпа безжизненных калек.
И каждый маму вспоминает
Вспотевший лобик вытирает
И в хоровод детей вступает
С подругой первой на лугу.
И бонны медленно шагают,
Как злые феи с тростью длинной,
А гувернеры в отдаленье
Ждут окончанья торжества.
И змеи бледные проспекта
Ползут по лестницам осклизлым
И видят клети, в клетях – лица
Подруг торжественного дня.
И исковерканные очи
Глядят с глубоким состраданьем
На вверх ползущие тела.
И прежним именем ласкают
И в хоровод детей вступают
С распущенной косою длинной,
С глазами точно крылья птиц.
<1926>
III. Стихи 1927–1934 годов
1
Старые слова поют:
Мы все сюсюкаем и пляшем
И крылышками машем, машем,
И каждый фиговый дурак
За нами вслед пуститься рад.
Молодые слова поют:
Но мы печальны, боже мой,
Всей жизни гибель мы переживаем:
Увянет ли цветок – уже грустим,
Но вот другой – и мы позабываем
Все, все, что было связано с цветком:
Его огней минутное дыханье,
Строенье чудное его
И неизбежность увяданья.
Старые слова поют:
И уши длинные у нас
Мы слышим, как растет трава,
И даже солнечный восход
В нас удивительно поет.
Вместе старые и молодые:
Пусть спит купец, пусть спит игрок,
Над нами тяготеет рок.
Вкруг Аполлона пляшем мы,
В высокий сон погружены,
И понимаем, что нас нет,
Что мы словесный только бред
Того, кто там в окне сидит
С молочницею говорит.
2
Я девой нежною была,
Шлейф смысла за собой вела.
Любовь – вскричали мотыльки
И пали ниц, как васильки.
И слово за строкой плывет,
Вдруг повернется и уйдет
Затем появится опять,
Возьми его и будешь тать,
Что взять никак не мог всего,
И взял, что годно для него.
Читать дальше