Николай Асеев - Избранное

В чужом краю роднёй мне стали птицы:
они, пересекая вкось стекло,
сказали мне, что – нужно торопиться,
чтоб время не бесцельно протекло!

В далекой Праге, в боковом квартале,
прикован к койке был болезнью я;
а птицы ряд за рядом пролетали,
как старые привычные друзья.

Должно быть, все они стремились к югу:
погода стала чересчур свежа;
летели птицы, близкие друг к другу,
крыло в крыло дистанцию держа.

Но почему ж они так стали сродны?
Их цели были дивно далеки,
движенья так отчетливо свободны
земным поступкам мелким вопреки.

Пускай вовсю враги мои судачат,
что недоступен мне большой полет, –
я не привыкну к мудрости сидячей
среди куличьих, праведных болот.

Кружится, мчится Земшар
в зоне огня.
Возле меня бег пар,
возле меня,
возле меня блеск глаз,
губ зов,
жизнь начинает свой сказ
с азов.

Двое идут – шаг в шаг,
дух в дух;
трепет в сердцах, лепет в ушах
их двух.
Этот мальчонка был год назад
безус;
нынче глаза его жаром горятбезумств.
Эта девчурка играла вчера
с мячом;
нынче плечо ей равнять пора
с плечом.

Первый снежок, первый дружок –
двойник.
Как он взглянул – будто ожог
проник!
Снег, а вокруг них – соловьи,
перепела;
пальцы его в пальцы свои
переплела.

Стелют не сумерки, а васильки
им путь,
и не снежинки, а мотыльки –
на грудь.
«Не зазнобила бы без привычки
ты рук!»
Их, согревая без рукавички,
сжал друг.
«Ну и тихоня, ну и чудила,
тем – люб!
Как бы с тобою не застудила
я губ!»

Кружится, вьется Земшар,
все изменя.
Возле меня щек жар,
возле меня,
возле меня блеск глаз,
губ зов,
жизнь повторяет давний рассказ
с азов!

Приход докучливой поры…
И на дороги
упали желтые шары
прохожим в ноги.

Так всех надменных гордецов
пригнут тревоги:
они падут в конце концов
прохожим в ноги.

Вот и кончается лето,
яростно рдеют цветы,
меньше становится света,
ближе приход темноты;

Но – темноте неподвластны,
солнца впитавши лучи, –
будем по-прежнему ясны,
искренни и горячи!

Стихи мои из мяты и полыни,
полны степной прохлады и теплыни.
Полынь горька, а мята горе лечит;
игра в тепло и в холод – в чет и нечет.

Не человек игру ту выбирает –
вселенная сама в нее играет.
Мои стихи – они того же рода,
как времена круговращенья года.

Среди зеленой тишины
нахлынувшего лета
не все вопросы решены,
не все даны ответы…

Но ясен мне один ответ,
без всяческой подсказки,
что лучше в целом мире нет
той, кто пришла из сказки;

Чьи неподкупные глаза
в лицо беды смотрели,
то голубея, как гроза,
то холодней метели.

Мне скажут: вот, опять про то ж!
Знакомая затея,
что лучше той и не найдешь,
кто зорьки золотее!

О вы, привыкшие к словам –
казенным заявленьям,
все это сказано не вам,
а младшим поколеньям!

Я не могу без тебя жить!
Мне в дожди без тебя – сушь,
мне и в жары без тебя – стыть,
мне без тебя и Москва – глушь.

Мне без тебя каждый час – с год,
если бы время мельчить, дробя;
мне даже синий небесный свод
кажется каменным без тебя.

Я ничего не хочу знать –
слабость друзей, силу врагов;
я ничего не хочу ждать,
кроме твоих драгоценных шагов.

Что же – привык я к тебе, что ль?
Но ведь, привыкнув, не замечают.
Все превращает любовь в боль,
если глаза равнодушно встречают.

А на тебя я – и рассержусь,
не соглашаешься – разругаюсь,
только сейчас же на сердце грусть,
точно на собственное не полагаюсь;

Точно мне нужно второе, твое,
если мое заколотится шибко;
точно одно у них вместе жилье,
вместе и горечь, и вздох, и улыбка.

Нет, я к тебе не привык, не привык,
вижу и знаю, а – не привыкаю.
Может, действительно ты – мой двойник,
может, его я в стихи облекаю!