Семён Кирсанов - Искания

Плывет путем земным
Земля.
     Сияет день ее.
У Солнца ж бред:
        за ним
ведется наблюдение.

Земля из-за угла
подстерегает диск его.
Схватила в зеркала.
Спустила вниз.
      Обыскивает.

Коронограф ведет
трубой по небу зрительной.
Земля себя ведет
неясно, подозрительно.

Зеркальные круги
преследуют.
     Исследуют
те ядра,
    о каких
планетам знать не следует.

Одной из полусфер
Земля в пятне пошарила.
Ушла.
    Следит теперь
другое полушарие.

Закрыть лицо Луной!
Чернеть еще надменнее!
Доволен Шар Земной –
он ожидал затмения.

Посты в горах.
       Досье
ведутся.
    Линзы глянули.
Фиксируются все
встревоженные гранулы.

Поднявшись в высоту,
захватывают атомы…
Как не взрываться тут?
Как не покрыться пятнами?

Протоны слать!
       Трубу
слепить протуберанцами,
волной магнитных бурь
глушить, глушить их рации!

Такой у Солнца бред,
как у людей в бессонницу.
Горячкой лоб нагрет.
Горит.
   К закату клонится.

Освещен розоватым жаром
танцевального зала круг:
места много летящим парам
для кружащихся ног и рук.

Балерины в цветном убранстве
развевают вуалей газ,
это танец
     протуберанцев –
Cʼest la dance des protuberances!

Пляшет никель, железо, кальций
с ускорением в тысячу раз:
– Schneller tanzen,
       Protuberanzen! –
Все планеты глядят на вас.

Белым пленникам некуда деться,
пляшет солнце на их костях.
Это огненный пляс индейцев
в перьях спектра вокруг костра.

Это с факелом, это с лентой
и с гитарою для канцон,
и спиральный,
      и турбулентный
в хромосфере встает танцор.

Из-под гранул оркестр как бацнет!
Взрыв за взрывом,
за свистом свист:
– These is protuberances dancing! –
Длинноногих танцоров твист.

– Questo danza dei protuberanze! –
Это пляшут под звездный хор
арлекины и оборванцы
с трио газовых Терпсихор.

И затмения диск – с короной,
в граммофонном антракте дня,
где летим в пустоту с наклона –
мы с тобой –
      два клочка огня!

Уже я вижу
    времени конец,
начало бесконечного забвенья,
но я хочу
    сквозь черный диск затменья
опять увидеть солнечный венец.

В последний раз
     хочу я облететь
моей любви тускнеющее солнце
и обогреть
     свои дубы и сосны
в болезненной и слабой теплоте.

В последний раз
    хочу я повернуть
свои Сахары и свои Сибири
к тебе
   и выкупать в сияющем сапфире
свой одинокий, свой прощальный путь.

Спокойного
    не ведал Солнца я
ни в ледниковые века, ни позже.
Нет!
   В волдырях,
       в ожогах,
         в сползшей коже
жил эту жизнь, летя вокруг тебя.

Так выгреби
    из своего ядра
весь водород,
    и докажи свой гений,
и преврати его
     в горящий гелий,
и начинай меня сжигать с утра!

Дожги меня!
   Я рад такой судьбе.
И пусть! И пусть я догорю на спуске,
рассыпавшись,
     как метеорит тунгусский,
пылинки не оставив о себе.

Что такое
   новаторство?
Это, кажется мне,
на бумаге
    на ватманской –
мысль о завтрашнем дне.

А стихи,
    или здание,
или в космос окно,
или новое знание –
это, в целом,
      одно.

В черновом
     чертеже ли
или в бое кувалд –
это
  опережений
нарастающий вал.

Это дело суровое,
руки
  рвутся к труду,
чтоб от старого
       новое
отделять, как руду!

Да, я знаю –
     новаторство
не каскад новостей, –
без претензий
      на авторство,
без тщеславных страстей –

это доводы
      строит
мысль резца и пера,
что людей
     не устроит
день, погасший вчера!

Не устанет трудиться
и искать
    человек
то,
  что нашей традицией
назовут
   через век.