Владимир Маяковский - Стихотворения. Поэмы. Пьесы

Большевики
      надругались над верой православной.
В храмах-клубах —
         словесные бои.
Колокола без языков —
           немые словно.
По божьим престолам
          похабничают воробьи.
Без веры
    и нравственность ищем напрасно.
Чтоб нравственным быть —
             кадилами вей.
Вот Мексика, например,
           потому и нравственна,
что прут
    богомолки
           к вратам церквей.
Кафедраль —
      богомольнейший из монашьих
                    институтцев.
Брат «Notre Dame’a»
         на площади, —
               а около,
запружена народом,
         «Площадь Конституции»,
в простонародии —
         «Площадь С о кола».
Блестящий
     двенадцатицилиндровый
                Пакард
остановил шофер,
        простоватый хлопец.
— Стой, — говорит, —
           помолюсь пока… —
донна Эсперанца Хуан-де-Лопец.
Нету донны
      ни час, ни полтора.
Видно, замолилась.
         Веровать так веровать.
И снится шоферу —
         донна у алтаря.
Парит
   голубочком
        душа шоферова.
А в кафедрале
       безлюдно и тихо:
не занято
    в соборе
        ни единого стульца.
С другой стороны
        у собора —
             выход
сразу
   на четыре гудящие улицы.
Донна Эсперанца
        выйдет как только,
к донне
    дон распаленный кинется.
За угол!
    Улица «Изабелла Католика»,
а в этой улице —
        гостиница на гостинице.
   А дома —
      растет до ужина
   свирепость мужина.
   У дона Лопеца
   терпенье лопается.
   То крик,
     то стон
   испускает дон.
Гремит
    по квартире
         тигровый соло:
— На восемь частей разрежу ее! —
И, выдрав из уса
        в два метра волос,
он пробует
     сабли своей остриё.
— Скажу ей:
      «Ин а че, сеньора, лягте-ка!
Вот этот
    кольт
       ваш сожитель до гроба!» —
И в пумовой ярости
         — все-таки практика! —
сбивает
    с бутылок
        дюжину пробок.
      Гудок в два тона —
      приехала донна.
Еще
  и рев
     не успел уйти
за кактусы
     ближнего поля,
а у шоферских
       виска и груди
нависли
    клинок и пистоля.
— Ответ или смерть!
          Не вертеть вола!
Чтоб донна
        не могла
          запираться,
ответь немедленно,
         где была
жена моя
     Эсперанца? —
— О дон-Хуан!
       В вас дьяволы зл о бятся.
Не гневайте
     божью милость.
Донна Эсперанца
        Хуан-де-Лопец
сегодня
    усердно
       молилась.

Бежала
    Мексика
        от буферов
горящим,
    сияющим бредом.
И вот
   под мостом
        река или ров,
делящая
    два Ларедо {158} .
Там доблести —
        скачут,
           коня загоня,
в пятак
    попадают
        из кольта,
и скачет конь,
      и брюхо коня
о колкий кактус исколото.
А здесь
      железо —
        не расшатать!
Ни воли,
    ни жизни,
         ни нерва вам!
И сразу
    рябит
       тюрьма решета
вам
  для знакомства
         для первого.
По рельсам
     поезд сыпет,
под рельсой
      шпалы сыпятся.
И гладью
    Миссисипи
под нами миссисипится.
По бокам
    поезда
       не устанут сновать:
или хвост мелькнет,
         или нос.
На боках поездных
        страновеют слова:
«Сан Лу и с»,
      «Мичиг а н»,
           «Иллин о йс»!
Дальше, поезд
       огнями расцвеченный!
Лез,
  обгоняет,
      храпит.
В Нью-Йорк несется
         «Тв е нти с е нчери
экспресс» {159} .
     Курьерский!
          Рап и д {160} !
Кругом дома,
      в этажи затеряв
путей
   и проволок множь.
Теряй шапчонку,
        глаза задеря,
все равно —
      ничего не поймешь!