Елена Глушко: Письменный стол на краю пропасти. Стихи и басни

Растворитесь в бензине,
уплывите на льдине.
Харакири тоже идея.
Заползайте обратно
и сидите бесплатно
до пришествия.
Ну? Быстрее!

Не по рангу,
не по вкусу,
не по делу.
Не могу ни спорить
ни противоречить.
И пока я вам еще не надоела, просто слушайте, учитесь моей речи.

Убеждать и
привлекать,
кружить на ручках
не хочу и больше все-таки
не стану.
Вы круты, но вы взлетите еще круче. Только выучитесь без самообмана.

Вернули праздник.
Поздравим мальчиков!
Коллег, родных
и прохожих даже.

Они надежные.
Но чем моложе,
тем нам тревожнее —
дитя на страже.

Вернули праздник.
Он был в подполье.
А кто не празднует,
тот иностранец,

но нашим станет,
если есть желание
взять роль опасную,
мужское звание.

Поэмы, навеянные экземами.
Совесть моя и радость – в ГУЛАГе.
Над этими очень страшными стенами
распяты МОЕЙ родины флаги.

Простите меня, нас простите, милые,
что вам перепало за всех громадное.
Простите. Вы там, а мы с кислыми минами
то суши, то тирамису проглатываем.

Теперь Гуантáнамо. Можем сетовать
и только. Да, там же
не наши граждане.
Врагов народа находят заново.
Врагов человечества —
кто ближе к скважине.

Бессильно мусолить
сквозь слезы данные,
статистику чертову, хоть беги.
Когда головами уже и странами
назначат править МОЗГИ?

Казалось, откуда бы взяться фашистам?
Ведь их перебили. Но нет, маршируют.
С трибуны на нашего Бога речисто
сама Толерантность ссылается всуе.

Они маршируют. Уже на подходе.
Поет Толерантность о мире, о детях,
о равных правах, о тотальной свободе,
которой не будет у нас на том свете.

Все ближе и ближе. Прицелы точнее.
Она улыбается белой улыбкой.
Считает, что люди любуются ею.
Обратный отсчет. Все спокойно. И зыбко.

Свобода слова…
Разве это
свобода обижать другого,
других, другое
без ответа?

Да нет.
Да? Нет!

Мы все в сети.
Жужжим, влипаем
в какое-то жж.

«Опасно жить!» —
предупреждают
ребята в неглиже.

«Опасно жить и не ховаться,
догонят же всегда!»

Тут все элементарно,
Ватсон.
Не надо нападать.

Есть ли смысл
в кабалу продаваться?
Если есть,
то скорее, смелее!

Может, выгоднее,
если сразу,
и привыкнем
быстрей к кабале.

Если нет,
если НЕ продадимся,
то и мямлить
не стоит, пожалуй.

Все их деньги
вернем проходимцам
и успеем еще
вынуть жала.

Уже не хочется в Париж и умереть.
В Париже много умирает и без нас.
Произошел какой-то некрасивый крен,
неевропейские настали времена.

Неевропейские по праву большинства.
Хотите – верьте, а хотите – вот билет.
Разнообразна все еще одна Москва,
непредсказуемо мы плавимся в котле.

Подался в политику Волк
(он в спорте достиг потолка).
«Здесь имидж важнее всего,» —
сказали ему два жука.

«О, Волк! Вы брутальны, как бог!
Весь дикий такой – красота!
Для имиджа прежде всего
мы сделаем тримминг хвоста.»

Сходил к парикмахеру Волк,
и хвост аккуратней теперь.
«Подточим Вам зубки. Ну, вот!
Еще кровожадней, прям зверь!»

Сказали ему два жука:
«Учитесь-ка песни плясать.»
«Зачем?!» – возмутился наш Волк, —
«я все-таки волк, не лиса!»

Но взяли его в оборот
два мурых жука и лемур.
И вот уже хищник поет.
Народ рукоплещет ему.

«А как же политика, муж?» —
спросила Волчица на днях.
«Ну, ты, дорогая, му-му!
Я в тренде, все любят меня.

Я яркий, и это успех.
Политика четкая тут.
Прошу избирателей всех:
Пусть сходят хвосты постригут!»