Елена Глушко - Письменный стол на краю пропасти. Стихи и басни

Все опции нажаты. Все выбрала сама.
Сильна, вольна, крылата. Но в тайне…
Шах. И мат!

Фобия быть понятой
превратно.
Быть заметной, сильной,
яркой, статной.

Фобия всех распугать —
попозже.
Раньше —
фобия
всех обнадежить.

Кем-то, чем-то
зачем-то ведома,
находясь в паре
жизней от дома,
спотыкаюсь и
падаю в лужи,
и дорога становится
уже.

Вспоминаю лягушку,
сметану.
Я смогу, я идти
не устану.

Были крылья.
Осыпались крылья.
Снова выросли,
покрылись пылью.
И «ау!», и «спасите!»,
и «где я?»
«Кто здесь? Кто я?
Уже холодею!»

Ну и толку?
Молчит даже эхо.
А домой – не пройти,
не проехать.

Прóжит ли день зря?
Нужно ли мне время?
Был сон, как всегда,

заря как заря,
возня и опять
темень.

Безукоризненно счастлив
на этом стареньком фото.
Фотографировал кто-то
к счастью явно причастный.

Эта дивная фея —
мама Ваших детей.
И уподобившись ей,
я стану историей…

Вы меня подозревали
в том, что поэтесса,
в том, что вставила
из стали что-то
сердца вместо,
что я робот
(потому что радуюсь так часто
и не злюсь),
что у меня есть
на Луне участок.

Вы меня подозревали,
потому что сами
по характеру, как Сталин,
сибиряк Вы мамин!

Старые грабли – в печь.
Для чего их беречь?
На память?
На память остались шрамы
и странная склáдная речь.

И тогда заживем.
Новых шишек набьем.
А смысл?
В том, чтобы не прокисло
на Млечном Пути питье.

Чтоб дальше крутился снег,
думая о весне
и чтобы особо
не было пробок
на твоем пути ко мне.

Жар-птица сомневалась, что запомнит
от электронной почты свой пароль.
Она в пароле указала, сколько комнат в ее дворце.
Но… был дворец достроен!

Теперь звонит и пишет сисадмину,
мол, помогите, Суслик, отплачу.
Тот набивает цену, строит мину,
хотя работы там совсем чуть-чуть.

И не совет, а мненье от души:
не сомневайся, лучше запиши!

Солнечные
батареи – китайцам.
Аккумуляторы —
для французов.
(Тяжелый язык,
Не поднимается —
тайна на нем
грузом.)

Арсенид галия —
для Германии,
нечто длиною
в сто слогов —
испанцам.
Дальше? Язык
не поднимается
ну никак —
на нем панцирь.

Форма секретности
номер два.
Где ты? Какая ты,
тайна?
Ой, я разве
сказала что-то?
Пустите,
я же случайно…

Ветер горланит, гремит и бормочет
неповторимую песню без музыки.
Длинный куплет, а припев покороче.
Кажется, что по-старофранцузски.

Что-то об искренних доблестных рыцарях,
за короля побеждавших со рвением.
Что-то о вечных невестах и писарях,
славивших издали эти сражения.

Что-то еще. Но непроизносимое.
Может быть, диких разбойников посвисты.
Или безудержный смех пилигрима,
с ветром в обнимку бредущего пó свету.

Обезьяны играли в саду
и нашли здоровенный сундук.
Колотили айфонами, жгли,
но открыть все равно не смогли.

Тут макакам опять повезло —
мимо дачи расхаживал слон.
Напряглись и тяжелый сундук
отнесли за забор в надцать рук.

Слон идет. Приближается слон.
Он раздавит сундук. Слон силен.

Да! Открылся! …И стоило мучиться.
Никаких драгоценностей нет.
Ни гаджетов нет, ни бижутерии,
даже нет юбилейных монет!

Там лежат пассатижи и веники,
молоток и коробка гвоздей —
все что бабушку с дедушкой некогда
из макак превратило в людей.

Иногда и приличный сундук,
а хранят там одну ерунду.