Хана Сенеш - Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Благословен Господь,
Сотворивший меня женщиной.
Вот я — земля и человек,
и нежная плоть.
Благословен Господь,
сотворивший
мягкие полукружия мои,
подобные колесам фортуны
или шарам плодов,
и давший мне плоть
цветущую,
и сделавший меня подобной
полевым росткам плодоносящим.
Благословен Господь,
за то что разорвал облака
на шелк щек и бедер моих.
И вот я выросла,
и прошу —
снова хочу стать девочкой,
плачущей от огорчений,
смеющейся,
поющей во все горло,
тоненькой,
маленькой стрекотуньей
в хоре Твоих херувимов.
И слышно меня,
малышку,
когда я играю
у ног Твоих,
меня Создавший.

Внутри меня плачет
Чужая женщина.
Были у нее сыновья —
потеряла:
один погиб от меча,
другой — от лихорадки,
а третий — бродил, бродил и пропал
Кто она —
женщина, плачущая во мне?
Не я.
Мне незнакомы слезы.
Зато та, другая —
любит поплакать.
Кто-то убил ее,
Что-то убило ее,
и она мертва,
и все же плачет ночами —
по сыновьям,
по себе,
по мужу,
что покинул ее…

Господи,
от «процедуры» до «процедуры»
вся во власти времени я.
Дай мне
прикоснуться губами
к подножиям гор Твоих прекрасных.
Среди мук
на сыновей, идущих в бой,
дай взглянуть,
на глубокие небеса.
Еще один вдох,
еще глоток воды прозрачной —
прежде чем уйду
навстречу смерти.

Еще остались дни —
полынно-медовые,
дни светлых
весенних почек,
залитых дегтем.
Еще плетется, задыхаясь,
сердце,
словно еще одна весна
обволакивает тебя,
стремясь к последнему объятию.

После того, как все уходят,
остаюсь со стихами наедине,
некоторые стихи — мои,
а некоторые — чужие.
Стихи, написанные другими поэтами,
я люблю больше.
Я остаюсь одна в тишине,
И тает в горле комок,
который душил меня.
Я остаюсь.
Иногда мне хочется, чтобы все ушли.
Писать стихи — это пожалуй приятно.
Сидишь в комнате — а стены становятся выше,
краски — ярче,
голубизна платка приобретает глубину колодца.
Ты хочешь, чтобы все ушли,
Ты не знаешь, что с тобой.
Подумай о том, о сем, а может, еще о чем-то.
Потом — все пройдет, останется — чистый кристалл,
а после — любовь.
Нарцисс вот так любил себя,
Но глуп тот, кто не знает, что и ручей он тоже любил.
Ты сидишь один,
и болит твое сердце, но оно не разорвется.
Тихо-тихо стираются выцветающие образы,
потом стираются изъяны…
А после — в полночь — восходит солнце.
И темные цветы ты помнишь.
Хотел бы ты быть мертвым или живым или еще кем-нибудь.
Может быть, есть одна страна, и ты любишь ее.
Может быть, есть слово одно.
Ты же помнишь, наверное.
Кто полагает, что солнце зайдет по его желанию, — глуп.
Солнце всегда слоняется, бродит к западу, к островам.
И к тебе выйдут солнце и луна, лето и зима.
Сокровища, которым нет конца.

Ты знаешь, сказала она, одежду сшили тебе — из огня.
Ты помнишь, сгорела жена Язона в таком одеянье?
Это все Медея, сказала она, это дело Медеи.
Живи осторожней, сказала она.
Сшили одежду тебе, блистающую, как горячая зола,
Горячую, словно угли.

Ты оденешь ее? Не одевай, сказала она.
Это не ветер свистит, это шипит яд.
И хотя ты не княгиня, что сделаешь ты Медее?
Ты должна различать голоса, сказала она.
Это не ветер свистит.

Ты помнишь, сказала я, когда мне исполнилось шесть,
Мне вымыли голову шампунем, и так я вышла на улицу.
Запах от мокрой моей головы тянулся за мной, как облако.
А после болела я — от ветра и от дождя.
Тогда я еще не умела читать греческих трагедий.
Но запах благовоний реял, и я сильно болела.
Теперь-то я знаю, что запах был не естественный.

Что будет с тобой, сказала она, одежду горящую сшили тебе.
Одежду горящую сшили мне, сказала я ей, я знаю!
Что ж ты стоишь, сказала она, берегись!
Разве ты не знаешь, что такое горящая одежда?

Да, знаю, сказала ей, но беречься я не умею.
Запах тех благовоний дурманит меня.
Сказала я ей: никто со мной соглашаться не обязан,
но не верю я греческим трагедиям.