Хана Сенеш - Я себя до конца рассказала. Сборник стихов израильских поэтесс

Мне кончать песни птиц,
Что в перелет отправились дальний.
А вы улыбаетесь.
Я смеялась. Ваши улыбки — песни,
Из страны прилетели чужой.
А я улыбка,
Что исторг человек, когда пил, чтобы ее опьянить,
Песня, что птица обронила в испуге
В полете своем.
Птицы отправились в путь, в перелет —
Вам велели их место занять.
А вы улыбаетесь.

Земля моя,
Зеркало великого Бога,
Превращение из ничего в сущее,
Превращение сущего в ничто.
Земля моя,
Страстные призывы филина
К горам.
И нет смерти старым деревьям,
И страсть вжимает тяжелые тела
В мою землю.

Если б в меня ворвалось море
И вымыло слезы из глуби моей…
Если бы небо оросило меня
Дождем колыбельных своих…
Устала я.
Люди идут сквозь меня
По дороге, ведущей к последнему покою.

Если бы море ворвалось ко мне,
Из меня бы плач унесло,
И небеса б на меня пролили
Все колыбельные песни.
Я устала.
Все люди проходят через меня
На пути к месту последнего покоя.

Сердце мое в твоих росах, родина.
Ночью в колючих полях,
В кипарисовых ароматах, во влажных кустарниках
Расправляю я спрятанное крыло.
Дороги твои — песчаные колыбели —
Расстилаются чистым шелком
Меж ограждениями из мимоз,
всегда мне идти по ним,
словно заколдованной еще неизвестным чудом.
И волнуются прозрачные небеса
над темнотой замерзшего моря деревьев.

Как я запл а чу — нет у меня слез,
я иду, пританцовывая,
бунтующими стопами
по песку твоей земли — ты
не жнивье и не оливы,
тут будь доволен жалкими грядками,
тут бетонные плиты
на плоской груди твоей.
Твои вечера
еще разбрызжат сок звезд
или влажность моря,
и я вечером поднимусь
к подножью холмов твоих,
рыдая,
словно сухая осока.

К тебе я тяну ладони,
к свету,
что еще теплится
в твоих глазах
для меня.
А ты — оскаливаешь
клыки
на мягкую,
на золотистую плоть
мою.
Но даже если швырнуть
мою плоть
на поле,
и ястреб закружит над ней,
к тебе я буду тянуть ладони,
к свету,
что еще теплится
в твоих глазах
для меня.

Благословение рукам,
сеющим
в зимнее утро
под шорох
стремительных скворцов
на полях красноземных.
Благословение рукам,
сеющим виноградные лозы,
и эвкалипты, словно благоухающие знамена,
над водами Яркона.
Благословение рукам,
взнуздывающим коня
и прижимающим к щеке
приклад ружья,
чтоб отгнать врага
от бедной хижины нашей,
мирной хижины,
царствующей над полями и колючими зарослями.
И вот она —
крепкая зелень над птенцами,
вот они —
дунамы мягкой вики,
и быки отдыхают в болотной жиже…
Пахарь вопреки пустыне,
первый, взломавший девственность
Земли…
Благословение рукам!

Налей вино,
наполни чашу
черным вином правды.
Лишь оно сладит мою гортань.
И аромат его, старый и горький,
наполняя ноздри,
будет вкусен мне,
словно каждодневный хлеб.
Что мне ваши сладости,
и розы свершений ваших,
словно тряпье они
для мудрого тела правды.
Дайте мне горькую правду,
с открытыми глазами,
ту, что в гордости движет меня
к иллюзиям
и разочарованиям.

Две впадины,
словно зарубки времени,
на щеках,
морщины лба
и синие круги
под выцветшими глазами,
слезящимися потихоньку…
Все бренно!
Все смертно!
Годы,
что пронеслись над вами,
еще пропоют
ваши песни для поколений…
Но замены юности
нет.
Только олива на скале
да виноградники в долинах,
да апельсинные деревья,
смуглые и стройные,
как ваши сыновья,
да сыновья ваших сыновей —
какие чудеса!
Годы украсили вас
сединой.

Лето —
это цветы на платье моем,
жнивье,
уходящее за горизонт,
и губы твои
на губах моих.
Лето —
это последние маки,
алые
на золоте поля,
прохладные
поливальные машины.
Сырая изгородь в полночь,
загорелые плечи
цвета доброго хлеба
в сильных ладонях твоих,
утренняя роса
на груди…
Все это еще мерцает
из-за тумана
времени…