Наталья Тимофеева: Водяные знаки

Виноградная спелая гроздь
Налилась упоённо закатом,
Небо заревом роз занялось
И речные зажгло перекаты.
По алеющей водной тропе
Заскользили волшебные блики,
Зимородок несмело запел,
Пустельги возбуждённые крики,
Трепет крыл её – звуки свели
В резонанс безутешного эха,
И с водой в берегах потекли…
Словно первая осени веха
На траве засияла роса,
Паутин потянулись тенета,
Сладким соком огрузла лоза
И, наверное, кончилось лето.
Только зелено всё невпопад
В этом царстве добра и покоя…
Догорел за горою закат,
Воцарилась луна над землёю,
Зазмеилась река серебром,
И таинственно выкрались тени,
И посыпались колким стеклом
Звёзды с неба ко мне на ступени.
Ветер тронул листву, как струну,
Задышал упоительно, влажно
И, колыша тугую волну
Ароматов, продолжил отважно
Кроны тёмных деревьев трепать,
Нагнетая безудержно тучи,
И в прозорци 2 2 Прозорец – окно, болг. с разбега стучать,
Обещая грозы неминучей…
Пала ночь, и глуха, и черна,
Засквозило вокруг, зазнобило…
Я опять очутилась одна
И опять своё имя забыла…

На небе алыми мазками
Небесной магмы цвёл закат.
Он невесомо над горами
Висел и плавился. Раскат
Ворчливый грома плыл, стихая,
С востока из-за синей мглы,
Где гор громада налитая
Дубов баюкала стволы.
И робкий месяц из-за тучи
Ловил последний солнца луч,
И остриё звезды падучей
Вонзалось в спины дальних круч.
Одно мгновение, и пала
Завеса ночи, словно рок,
И ничего вокруг не стало, —
Закрылся видимый чертог.
Лишь в отдалении неясном,
Переливаясь и горя,
Огнивом вспыхивая красным,
Зажглись огни монастыря.
А ночь сгустила чёрный полог
И обострила каждый звук,
И стал невидимым посёлок,
И горы, ставшие вокруг.
Лишь под оркестр кузнечьих скрипок,
Под лай нестройный местных псов
Качался воздух, прян и зыбок,
И ждал заветных вещих снов…

Слоистый воздух то студён, то жарок
В заросшей улице над каменной тропой,
Из-под поникших виноградных арок
Вослед за мной он льётся медленной рекой.

На повороте хмелевой волною
Обдал лицо моё дремотный аромат,
И пчёлы заскользили дружным роем,
В излёте лета опыляя чей-то сад.

Цикорий отражение заката
В кордиеритовые чашечки пленит,
И, кажется, я здесь жила когда-то,
И потемневших стен мне дорог тленный вид,

Когда они, средь зелени мелькая,
Убогих будто бы щербин своих стыдясь,
Мне отдают тепло чужого края,
Где я и впрямь недавно снова родилась.

Река молчит. В остудном ожиданье
Прозрачных струй – осенняя печаль.
За перекатом – синих ив смыканье
И омута таинственный Грааль.

Так тихо, словно жизнь вот-вот угаснет
И в зазеркалье омута падёт,
Лишь старых ив несмелые запястья
Над ней дрожанье успокоят вод.

А берега, не ощутив событий,
Гиперболой вопроса замерев,
Останутся хранилищем наитий,
Где скрыт в молчанье вечности распев.

Дождь пахнет рыбой. Может быть, она,
В раздутой туче плавая, играет
И, сетью молний там оплетена,
На землю чешую свою роняет?

И чешуя, сползая по стеклу,
На нём кривит серебряные блёстки…
Дождь, обернув мой двор в свою полу,
Бросает скупо книзу влаги горстки,

Тотчас закончив свой нетвёрдый крап,
Как только вечер, потемневший ликом,
Его настиг. Дождь выдохся, ослаб,
И солнце предзакатным нежным бликом

Вдруг высветило зелени кайму
Над черепичной красной мокрой крышей,
И светотень ажурную канву
Явила взору, где искусно вышит,

Дождём омытый, абрис вечных гор
И цепь огней в таинственном предгорье,
И на моём окне рисунок штор,
Изломанный дыханьем ветра с моря.

Уплыли рыбы в тучах… Верховей
Унёс их запах, острый, как касанье
Хребтов колючих радужных сельдей
И чешуи серебряной мерцанье.

Не распознаю сослепу рубля,
Но лист любой на ощупь распознаю…
Уже за Янтрой вспаханы поля,
А лозы солнцем кисти наливают.
Из летних таинств не разгадан лишь
Округлый короб с мякотью ореха.
Он падает, скорлупкой бьётся в тишь,
Но этот звук для уха не помеха.
Его тугого тела не разъять,
Он бесконечно крепок для ладони.
Молочно-спел иль горек, – не узнать,
Пока сентябрь на землю не уронит.
И запах йода, и смолистый вкус,
И множество извилин мозговитых, —
Мой с детства не приевшийся искус
Открыть орех в стараньях позабытых.
Его я покупала, лучших яств
Попутчика, уже разбитым где-то,
Теперь он ждёт, когда рука раздаст
Моя его на две частицы света.
Он ждёт давно, огромен, одинок,
Стеля листву по черепичной кровле,
И серый ствол услужливый вьюнок
Обвил, струясь цветочной алой кровью…