Сергей Надеев: Игры на воздухе

Исследуй это светопреломленье,
Нарушившее труд локомотива:
Надломлен бег, трудней соударенья,
Обманчиво раскрыта перспектива.

Что чудится тебе в незрелом лете,
Когда Кокшага, вправо забирая,
Опять полна дождями на рассвете?
Йошкар-Ола, Суслонгер, Омутная…

Всмотрись: деревья – в пыльнике линялом,
Сквозняк сучит неведомую пряжу,
Горит звезда. В попутчике усталом
Отражена задумчивость пейзажа.

Возможно, это осень подступила
Отавою, проросшею травою…
Река течёт, и низкие стропила
Едва скрипят над самой головою.

Набеги наши нестерпимы и обжигающи, когда
Искрится непреодолимо лесного озера вода.

Когда в кустарнике воркует, роняя перья, горихвост,
Обеспокоенность рифмуя с лесной округой в сотни вёрст. —

Листай дорогу, лес, лечебник и находи среди страниц
Адонис, иволгу, враждебно настроенных покуда птиц!

Южнее озера кукушка, ольхи роняя семена,
Корит, волнуется с верхушки и причитает до темна.

О, неоглядность этой ночи – короче жизни и куда
Напоминания короче, что облетает череда!

Оставь непрошенную жалость, что лето, схлынувшее вдруг,
Недолговечно, что настала пора под частый перестук

Остывшей в ночь сенокосилки следить за тенью облаков,
Вдыхать, склоняясь у развилки, чабрец, разламывая былки… —
Удод кричит у лесопилки, туман плывёт от берегов…

О чём ты?
Право же, не надо
За плотной ширмой облаков
Следить летучие отряды,
Кочевья славок и чирков!

И без того невероятно
Приметы осени горят:
Всё шире солнечные пятна,
Всё ниже птичий звукоряд.

Вода озёр – простоволоса.
Да и она уже таит
Порывы рыб, застывших косо
В её прогретые слои.

Всё ближе день… И лето – минет,
Оставив вязки чабреца,
И на воздушной паутине
Скользнёт разлука вдоль лица…

О, не затем ли этой темы
Мы не касаемся, когда
Пустырник вешаем на стены
И вновь уходим на луга?

Ты в самом деле не предполагала,
Что осыхают стебли астрагала,
Что лес вблизи озёр, заболевая,
С трудом вершину дня одолевает?

Да, до сих пор следы узкоколейки,
Правее леса, горячи и клейки,
И глухо лает сонная неясыть,
Когда с тобой пересекаем насыпь.

Но как-то зябко станет у опушки,
Когда сорока бросится с верхушки
И, очертив пространство полукругом,
В пяти шагах опустится упруго.

Зайдётся, было, и умолкнет сойка,
Телегой скрипнув, мельницей… – Постой-ка,
Да это ж нас она остерегает,
Что жизнь идёт и лето угасает…

Перевернём же осени страницу,
Где лес укрыл ладонями синицу,
Где ты меня негромко окликала
За редкими кустами белотала!

И наломаем веток бересклета,
Чтоб сохранить до будущего лета
Как памятку и как напоминанье
Про наш июль и наше расставанье…

До самой осени меняли адреса:
То узенький шесток, то жёрдочка над лесом.
Полдня сбирался дождь, прошёл – за полчаса
В тугом трико телесном.

Легко ли вымыслить – чем роща хороша? —
Не терпким яблоком, не свежею заплатой,
Не золотой прорехой шалаша,
Не мглой голубоватой;

Мережкой, может быть? – но жестяной узор
Осыплется, как до сих пор бывало,
Кой-где удержится до холодов подзор
Рдяного покрывала…

Разутый кровельщик, что бродит по садам
С киянкой в ящике, уже давно приметил
Вишнёвый лист, упавший к холодам,
И птичий пепел.

Ну вот и встретились! Поклон тебе. Пора
Наклеить ленточки на запертой фрамуге…

И с первым дымом кашель топора
Разнёсся по округе.

А девочка, что прошлое хранила,
Как письма, пережатые жгутом,
Осталась там, где черпают чернила,
Где карточный выкладывают дом.

В той местности, и узкой, и безлистой,
Остались восклицанья вперебой,
Не каждому легко туда и близко
Едва ли обозначенной тропой.

В той местности, не знающей названья,
Уложены в раскрытый саквояж
Неспешных зим досадные мельканья
Да горечь неизведанных пропаж.