Андрей Кайгородов - Воздух

Сколько ей было, когда она впервые
Отправилась в лодке своей
По мутной воде бесконечного сна?
В ее пальцах дремала печаль,
Ее веки хранили чуть слышные вздохи,
И ей было чуточку жаль,
Проплывающих мимо людей.
Ее волосы словно постель,
Оплетали усталые ноги,
И уста трепетали от жажды.
И она просыпалась в поту,
В пахнущем гнилью сарае,
И сквозь щель в потолке, смотря на луну,
Беззвучно общалась с богами.

Я там, где ты прольешь свой отголосок дня,
Где скинешь свет своих усталых будней,
Где растворишься холодом огня
И преподашь как виноград себя на блюде.
Я у твоих приспущенных ресниц
Влачусь по бархату припухлых щечек.
Я влажность твоих губ, прохладность белых плит,
Где возлежишь ты словно виноград на блюде.
Я охраняю твой глубокий сон.
Я поглощаю тебя гроздь за гроздью.
И просыпаясь, ты течешь вином,
Хмельною негой, растекаясь по моей утробе.

Где-то качается лодочка
Словно кончается запах пота
Где из-под мышек твоих,
Кошек торчат хвосты,
Завязанные в узлы.
Это что-то похоже на скальпель
Или персик в разрезе ядра.
То ли маленький зайчик
С протянутой лапкой
Просит отведать капусты яйца.
Но где же мне взять колпак,
Для того что б звучал мой глагол?
Чуть слышно, как светлую даль
Переполняет твой стон.
Граф, графоман, маньяк,
Ему лишь, откуда мне знать
Бульками меря твои телеса,
Хочется прорастать, прорастрачивая слова.
Возвышенным слогом столбцов
Вылизывать знатные плеши,
И тонким своим язычком
Вникать в анатомию речи.
Славься простуженный гусь,
Несущий в себе пару яблок,
Не всякий язык в ней могуч,
Не всякий ей дорог подарок.

С чем стихов твоих дубравы
Снегом утренним заря?
Есть тепло – не нужно славы,
Нет тепла она нужна.
У поэта праздник лета
В написании стихов,
И не важно тундра ль это
Или грохот городов.
Для поэта все едино,
Он в плену своих страстей,
И покуда терпеливо
Он слагает свой ручей,
Плещет строчки на бумагу,
Изгибаясь и кряхтя,
Лишь бы муза посещала,
Лишь бы страсть в груди жила.
Все ему на свете любо,
Все ему приносит боль,
Но его не взять простудой,
Одиночеством, едой.
Он всегда голодный словом,
Рифмы, мысли, чудеса —
Вот его прерогатива,
Такова его стезя.
Он идет с любовью в ногу
Под ударами судьбы,
Ведь поэт любимец Бога,
Жалко, что не стал им ты!

Седовласый старец,
Национальность явно не негр,
Разрезом глаз слегка узкоглаз,
Если не Шу, то и не пацифист,
Явно китаец, хотя, кто его знает.
Старец он даже в Африке старец.
Вот еще – старец – неандерталец.
Такой оборот принимает другое звучанье,
Напоминает мистерию или мычанье.
Неандерталец – танец его пестрит
Всевозможной игрой окончаний,
Букв сочетания, переплетенья мечтаний.
И вот, кости собачьи, кошачьи на круг,
Он пьет из ладоней все, что предложено небом
И чертит пальцем песок.
В этом знаке таится нечто
Непохожее на оборот
Солнца вокруг перепревшей кучи.
Это старец-неандерталец напраслину шлет
На задремавшие тучи,
И просит продлить свой бессмысленный век.
И мальчик с острова Пасхи
В надежде услышать ответ
Спросит: «скажи мне старец,
АЧТОЗАЗВЕРЬЧЕЛОВЕК».

Стойка и скворечник
Пели песни пусни.
Ах, какие пусни,
Ух, какие песни.
Трям, трям.
Брык, бряк.

Прекрасна русская зима
С ее морозами и снегом.
Хрустит тугая корка льда
На озере под человеком.
Сопливы красные носы,
И барышни с утра похмельны,
И греют морды мужики,
Махая кулаками нервно.
И вся природа видит сны,
Укрывшись снежным одеялом,
И трупы дремлют до весны
Противясь тлению упрямо.
Ломают руки старики
Дорогою до магазина,
Лишь обездомленные псы
На все это глядят тоскливо.
А детворе все нипочем,
Она всему на свете рада
И восстает за комом ком
Из снега слепленная баба.

Сладок сон унылой осени,
Привкус горечи на треснувших губах.
Ах, зачем меня вы бросили,
Ох, зачем я бросил вас.
Долго мы вели войну окопную,
То пасуя, то идя ва-банк,
Ах, зачем вы душу мне морочили,
Ох, зачем морочил вам дурак.
Сладостных мгновений одиночества
Вы дарили мне с избытками, с лихвой,
Ах, зачем я ждал вас ночи темные,
Разбавляя дымом воздух злой.
Вы сожгли дотла мой сад сиреневый
И втоптали пепелище в грязь,
Ах, зачем меня вы поздно бросили,
Ох, зачем я рано бросил вас.