Алексей Прасолов - На грани тьмы и света

В редакции скрипели перья,
Набрасывая дня черты.
Неслышно отворились двери,
И, юная, вступила ты.

Хрипела трубка, билась мелко
На неисписанной стопе.
Как намагниченные стрелки,
Свели мы взгляды на тебе.

И, пропуская что-то мимо,
Ты, чистая, как горный снег,
Сквозь голубую тину дыма
Взглянула медленно — на всех.

Поэт, оценивая строго
Тебя от ног и до бровей,
Вздохнул, не отыскав порока
В томящей красоте твоей.

Испортив снимок черной тушью,
Художник вспомнил о былом.
И тесно, мерзостно и душно
Обоим стало за столом.

А ты — не схваченная кистью,
Не замурованная в стих,
От будничных чернильных истин
Звала в свои просторы их.

Куда? Зачем? Не все равно ли?
Лишь подойди и рядом встань
И между радостью и болью
Сожги придуманную грань!

О срочном выпуске тревожась,
Редактор выискал исход
И, выдав тоном нрав и должность,
Спросил: «Стихи или развод?..»

Чуть удивилась и сказала,
Что ты ошиблась этажом.
И стройно вышла. Шарфик алый
Взмахнул в пространстве за плечом.

Душе привычней встретить ложь и горе,
Пройти судьбой сужденные круги,
Чем услыхать в морозном коридоре
Твои нетерпеливые шаги.

Как нелегко ты пронесла сквозь иней,
Сквозь лес людской, сквозь эти этажи
Закутанную в дымный мех звериный
Доверчивость нетронутой души.

Прости меня, я не умею клясться,
Словам не стать залогом в дни разлук,
Ты все поймешь, притихшая во власти
Моих немного одичалых рук.

И я пойму, как нежен мех звериный,
И буду весь в желании одном —
Пусть твое имя, легкое, как иней,
Во мне звенит тревожным холодком.

Чтоб мог пройти я сквозь любые дали,
Сквозь все судьбой сужденные круги, —
И для меня по-прежнему звучали,
Как в первый раз, летящие шаги.

Везут мне вагонетки глину,
А от меня — осенний мрак.
Когда я все их опрокину,
Достану спички и табак.

Далекая, ты в свете — рядом
И хочешь сказкой все облечь.
И при короткой встрече взглядов
Уже не требуется речь.

Но груз любви моей всегдашней…
Но детскость рук твоих и плеч…
Я отвожу огонь подальше —
Я так боюсь тебя обжечь.

А вагонеток строй суровый,
Как годы, гулок на бегу.
Приму, отправлю их — и снова
Перед тобой огонь зажгу.

Ты засмеешься надо мною:
— Твой страх —
застенчивая ложь!
Я правду девичью открою:
Горящую не обожжешь…

Ты вернула мне наивность.
Погляди — над головой
Жаворонок сердце вынес
В светлый холод ветровой.

Расколдованная песня!
Вновь я с травами расту,
И по нити по отвесной
Думы всходят в высоту.

Дольним гулом, цветом ранним,
Закачавшимся вдали,
Сколько раз еще воспрянем
С первым маревом земли!

Огневое, молодое
Звонко выплеснул восток.
Как он бьется под ладонью —
Жавороночий восторг!

За мытарства, за разлуки
Навсегда мне суждены
Два луча — девичьи руки —
Над становищем весны.

Деревья бьет тяжелый ветер.
Водою тучи изошли.
В пожарно-красные просветы
Гляжу из сумрака земли.

А мокрый сумрак шевелится —
В порывах шумной маеты
На ветках вырезались листья,
Внизу прорезались цветы.

Пронзительно побеги лезут.
Возносится с вершиной грач.
Растут столбы, растет железо
В просветы выстреливших мачт.

И вся в стремительном наклоне,
В какой-то жажде высоты,
По ветру вытянув ладони,
Пробилась утренняя ты.

О лето, в мареве проселка
Какая сила ходит тут!
Как настороженно и колко
Колосья в грудь меня клюют.

Среди людской горячей нивы
Затерян колосом и я,
И сердце полнится наливом —
Целебным соком бытия.

И где расти нам — не поспоришь:
Кому — зола, кому — песок.
Хранит разымчивость и горечь
Незамутненный терпкий сок.