Виктор Оден: Летопись Тэлы

Колючек обглоданных мимо,
и замерших ящериц мимо,
процессия с грузом калыма
упорно и неотвратимо

к столице Алкесты стремится.
А там искушённая в танцах
девица в светлице томится,
мечтая скорей сочетаться.

Туф не отпирался. Знает он —
всуе с Биодизелем не ссорься.
Прибыла принцесса в Аквилон
с пёстрым многочисленным посольством.

Барышни платки швыряют вверх.
Оземь тюрбаны кидают гуру.
Свадьбы день назначен на четверг.
А потом четырнадцать отгулов

и по бочке мёда на лицо
каждому из радостных сограждан
обещает, выйдя на крыльцо
царского дворца, глашатай. Дважды

кланяется гостье до земли
евнух и указывает немо
путь в её покои. Конопли,
что скрывает здание гарема,

тихо сотрясаются кусты.
Шорох, шёпот, зависть, любопытство.
Чьи-то мимолётные черты
там из тени в тень мелькают быстро.

Сочиняют яства повара.
Пишут панегирики поэты.
Глотки прочищают тенора.
Собирают девушки букеты.

Всюду толкотня и кутерьма,
смех и разговоры о невесте.
Убрана гирляндами тюрьма.
Клоуны шалят на лобном месте.

Два центиллиона восковых свечей
выжелтили залу в цвет бананий.
Гугол тонн предельно дорогих харчей
опыляют рыльца обоняний.

Серебром столовым слаженно звенит
радостная армия гурманов.
Молодые люди пьют Шато Лафит.
Хефус вынул руки из карманов:

«Вот моя невеста. Вот и я родной.
Тихо там! Плесни ещё, земеля.
Выпьем за всё это! Ты чего, глухой?!»
Встали. Осушили. Зашумели.

Мусс из рачьих шеек. Соус нантюа.
Соль. Перепелиновые яйца…
У Пантагрюэля и Гаргантюа
щёки покрасневшие лоснятся.

Выпили. Поели. Начали плясать
бальные продуманные танцы.
Вот где проявилась женская краса
и доселе скрытые изъянцы.

А невеста просто Грация Харит
и глазунья в сахарной глазури.
Ручкой плавно водит, ножкой шевелит,
вызывая внутренние бури.

Тут Мо встал и громко слова попросил,
и заговорил про Наковальню.
А Хефус Емену тут же пригласил
бегло осмотреть опочивальню.

Определены вроде как
понятия «порнография» и «эротика».
Развращает общество мафия
разнузданной порнографией.

Край бедра, томный вздох, угол ротика —
безобиднейшая эротика.
А ну как пройти комсомольским рейдом
по Набоковым и всяким там Фрейдам,

по жёлтой прессе и рекламным роликам.
Скажи «нет» озабоченным кроликам!
Скажи «да» разномастным искусствам,
воспитывающим твои чувства!

А ещё есть, которые мозгами утлыми
шастают по тантрам с камасутрами.
Что ты, тряпка? Возьми себя в руки!
Осваивай технику, изучай науки

(алгебру, географию, физику, химию).
Нашёл порнографию? В помойку кинь её!
Закончи колледж. Начни карьеру.
Посмотри в окно. Погуляй по скверу.

Или спорту отдай предпочтение.
Или музыке. Или чтению.
Ободряй усталых. Покоряй Арктику.
Повторяй теорию. Отрабатывай практику.

Что там Хефус с Еменой делают,
сами догадаются половозрелые.
Хотя, отвлёкшись от ямба и амфибрахия,
признаемся – это порнография.

Жадно муж кальян закурит
после сладостных объятий.
Громко кашляет и щурит
глаз Емена на кровати.

«Ты меня совсем не любишь,
говорит она Хефусу. —
Почему так брови супишь?
Неужели не по вкусу?»

Он, дыша клубами дыма
на Емену покосился.
И они неутомимо
снова начали возиться.

В целом год и две недели
молодые кувыркались
на раздолбанной постели.
В облаках кружился аист.

Как обычно, мир на грани:
тиф, интриги и кометы,
войны, бунты в глухомани.
Ну а им плевать на это.

Днём и ночью в счастье зыбком
молодые пребывали.
Уподобленные рыбкам,
друг над другом проплывали.

И кружил над ними аист.
И носили слуги кофе.
Пасся, странно улыбаясь,
в конопле довольный овен.

С домов срывает крыши ветер.
Волы, дрожа, ревут во мрак.
Из всех щелей ножом фальцета
слух режет бешеный сквозняк.

Плащ ночи холоден и чёрен,
разодран молниями вдрызг.
Из уносимых ветром зёрен
доносится мышиный писк.