Виктор Оден: Летопись Тэлы

Все грани народного гнева
стекаются в жирную точку.
Туда же откуда-то слева
влетает, как птичка заточка.

На фоне ночного пожара
мелькают тенями фигуры
с колами, камнями, ножами
по телу забитой культуры.

Взошёл на трон Хефус любимец плебса,
глава бунтовщиков, плечистый воин,
что девой найден был на поле рапса
и ею же откормлен и напоен.

Прозванье Биодизель Достославный
он заслужил за всякие деянья,
за драки, похвальбу, за своенравный
характер без налёта покаянья.

Былую слабосильную элиту
из почвы Аквилона вырвал с корнем.
Иные, как положено, убиты.
Иные за границу мыкать горе

отправились подальше от террора.
Наместники Хефуса дивно круты.
Опасная прожорливая свора.
Чернильные заманчивые спруты.

Быкует грубый босс в апофеозе
впритирку окуляром наезжая.
А пахари стоят в неравной позе
на ниве непростого урожая.

На всякого трудягу есть по десять
смотрящих исподлобья за порядком.
Блатует распустившаяся плесень,
бродя во всеоружии по грядкам.

А если, мля, не выполнена норма,
и если, мля, товар тобой не сдаден,
то, выпростав сухой язык из горла,
пойдёшь висеть на реях перекладин.

Шёл по улице отряд —
триста гопников подряд.
А навстречу шёл монах —
иероглиф на штанах.

История Бесподобного Мо

Ох, давно, в былую пору,
двести с лишним лет назад
он один ушёл на гору,
а ведь был весьма богат.

На ухоженных равнинах
ели рапс его стада.
Пели нежно херувимы.
Шелестела борода.

Много жён, рабов и злата
в доме было у него.
Быть здоровым и богатым
это, братцы, о-го-го!

Всё в порядке. В неге тело.
Добрый ангел за плечом.
Но всегда ему хотелось
«и чего-нибудь ещё».

Что другим души отрада
и услада для очей…
А ему чего-то надо
непонятного. Зачем?

Вот он в горы и убёг.
Острой щепкою намёк
больно голову свербил
изо всех оккультных сил.

***
А в горах открываются виды.
Повсеместные кедры растут.
Забываются боль и обиды
только тут, только тут, только тут.

А в горах не шныряют проныры.
Не играет над ухом гобой.
Только звёзды и чёрные дыры
над тобой, над тобой, над тобой.

А в горах дефицит кислорода
и пригодных для жизни пространств.
И течёт в океан небосвода
дым костра, дым костра, дым костра.

А в горах вероятность большая
всесторонний подъём испытать,
и вокруг, никому не мешая,
полетать, полетать, полетать.

А в горах-колыбелях истоки,
и отсюда сквозь тысячи стран
H2O попадает в итоге
в океан, в океан, в океан.

А в горах, как ни глянь, панорамы.
Там, за кончиком носа лица
исполинские снежные храмы
созерцай, созерцай, созерцай.

А в горах всё вам нужное рядом:
лунный холод и солнечный свет.
И знакомое что-то от взгляда
ускользает-ользает-зает…

***
Вот в таких непригодных условиях
оказался баловень смутной судьбы.
Свёл покрытые инеем брови: «Эх,
не скопытиться бы.

Для начала шалашик построить бы надо
возле этой пещеры вот,
в которой укроюсь от камнепада
и прочих невзгод.

Знал бы Крейцнер, он же товарищ Крузо,
какова жизнь над уровнем моря,
соскользнул бы медузой в лузу
паники, страха, тоски и горя.

Здесь, конечно, тоже есть козы,
но поди на склонах щербатых поймай их.
Вон они нюхают воздух,
круторогие, как трамваи.

Каждый дурак может сидеть под пальмами,
пить ром, есть кокосы
с попугаем в компании
перьеволосым».

Такие мысли не могли роиться
в голове героического ушедца,
потому, что Робинзон ещё не родился.
На высотах некуда деться

от себя. Только ты и шалашик,
и простор, утыканный шпилями,
и орлы приветственно машут
тебе специальными крыльями.

***
Посиди и подумай,
а когда надумаешь,
можешь спуститься
с гор на ружу

иного трюма,
на манеж
зрителям лица
париком рыжим

осветить.
А пока попрей-ка,
мыслям назойливым
ставя блоки.

Не финтить!
Ты ж не канарейка.
Подотри сопли.
Возьми себя в руки.