Николай Бербец: Симбиоз

И поделом. Не жадничай.

Всё Зайцу не так. Запрыгнет на пенёк и галдит: «Хорошо быть Медведем. И силён, и ухватист. Оттого и бока наел, что еле на тропе помещается. Быть бы мне Медведем, а не зайцем». В другой раз уже другая песня у него: «Хорошо Белке. По деревьям прыгает, орехи собирает, да в дупло складывает. Уже и запас на зиму есть. Будет зиму без заботы жить, не то, что я». И так без конца. То Заяц Льву позавидует, то вдруг и до каждой букашки доберётся. И всем, оказывается, хорошо, одному Зайцу плохо. Уговаривали его другие Зайцы быть самим собою, да никому не завидовать, да не послушал их Заяц. Так на своём пеньке дозавидовался, что не заметил, как к нему Лиса подкралась.

Так и иной человек, пока другим завидует, и своё потеряет.

Была неуютная, малоснежная, холодная зима. Он с большой неохотой ходил в школу, с еще большей неохотой делал уроки дома, и единственным его удовольствием было: привалиться спиной к стене, нагретой печью, и допоздна читать книгу. К утру печь остывала, в доме становилось прохладно, и было мучительно трудно выбираться из теплой постели. Собравшись, он шел, не спеша, в школу, петляя по знакомым улочкам и выбирая дорогу короче. Однажды, свернув в переулок, он и встретил ее, когда она выходила из углового дома, незнакомая, красивая, и они едва не столкнулись.

Она появилась в его классе и что-то бурное, и неизвестное ворвалось в его сердце. Две недели оно мучительно боролось за свою свободу, но потом в один день постигло всю ненужность борьбы, и отныне любимым его занятием было мечтать о ней.

Много месяцев ради нее он мысленно совершал немыслимые подвиги и не однажды был искалечен, ранен, убит. Быть может, она догадалась об этом, потому что однажды, когда он стоял у раскрытого окна, с высоты третьего этажа смотрел на школьный двор и мечтал о ней, она подошла, глянула вниз, потом на него и неожиданно сказала: «Прыгни». И он не смог прыгнуть.

Я редко вспоминаю тебя. Не потому, что я забыл. Там, в глубине моего естества ты существуешь всегда. Но здесь, в движении суетного мира, тебе нет места. Утром, еще до восхода солнца, я уже в пути. Вечером, уже после заката, я еще в пути. В оставшуюся же часть вечера, я, еще по инерции, размышляю о прошедшем дне. А ночью, когда я, наконец-то, засыпаю, в надежде увидеть тебя, я вижу тебя уходящей, ускользающей неярким силуэтом, из огромного здания, куда-то вдаль. И, наши пути вновь расходятся. Я поднимаюсь по широким ступеням в огромное фойе здания, в котором на больших окнах желто-золотые занавеси, сквозь которые пробивается неяркий, но теплый свет. Я пытаюсь узнать, откуда ты уходишь и куда ты идёшь? Но все обрывается вновь. И там, куда я отправляюсь поутру, тебе снова нет места.

Я приходил, не раздеваясь, падал лицом вниз на кровать и… умирал. Ощущение умирания было физическим. Я чувствовал, как начинало медленнее биться сердце, как замирала жизнь в каждой клеточке тела и, как страх смерти расползался до самых глубин сознания. И в этом ощущении я лежал, недвижим, часами.

Жизнь кончена. Ничто невозможно убавить, добавить, исправить. Имеет ли тело возможность дальнейшего существования уже не важно…

Когда спустя несколько лет я услышал: «Сынок, Бог уже забрал у меня душу», – я не переспрашивал. Мне было знакомо это ощущение чисто животного существования. Когда жизнь воспринимается дискретно, когда больше того, что ты в данную секунду можешь видеть или слышать, ты не способен в себя вместить. И даже это не способен собрать воедино. Тогда страдание ощущается в его чистом виде, потому что, как бы в назидание, тебе оставлена память о некоей большей составляющей тебя самого.

В обычном состоянии есть присутствие некоей энергии, дающей силу и радость жить. Есть какие-то труднообъяснимые, обволакивающие наслоения, для меня сейчас осознаваемые, ибо тогда я пережил полное отделение своей животной природы от природы духовной, данной, как я сейчас понимаю, свыше.

И прежде чем всё это закончилось, мне открылось прошлое в его истинном значении. Порою, казалось бы, за верными действиями и словами вдруг открывалась мне, и не предполагаемая прежде, бездна греха.

После некоторого разговора, товарищ мой, как-то сказал: – «Отчего ты все время ищешь? Даются какие-то знаки, и достаточно этого». «Знаки даются слепым», – отвечал я. – «Стук палочкой – бордюр, стук – стена, стук – дерево. А не успел вовремя уловить знак – и провалился в колодец, который какой-то негодяй попросту оставил открытым. И можешь этого негодяя называть дьяволом, но при неблагоприятных условиях можешь из колодца самостоятельно и не выбраться. А когда ты зрячий, тебе не нужны „знаки“. Тебе не нужна палка. И то, что слепой вынужден воспринимать на сознательном уровне, растрачивая на это всю свою энергию, зрячий может позволить себе воспринимать на уровне бессознательном. И тогда остаются силы на более полнокровную жизнь, на существование на более высоком уровне».