Николай Бербец: Симбиоз

За сотни вёрст бежал наш Слон,
Теперь уж точно знает он:
Средь именитых Знатоков
Всегда немало дураков.

Позабыв про всё на свете,
Он всё время в Интернете.
Интернетом научён,
Приготовил зелье он.
Как учили Емельяна,
Выпил сразу два стакана.
Думал, что без докторов
Сразу станет он здоров.
Но дошёл лишь до дивана,
Стало плохо Емельяну.
В голове густой туман,
Сипло дышит Емельян,
Онемели руки, ноги…
Столбенея от тревоги,
В трубку в ужасе крича,
Вызывает он врача.
Врач, узнав от Емельяна
Про рецепт, про два стакана,
И про то, что выпил кряду,
Рассмеялся до упаду.
До истерики дошёл,
Еле сделать смог укол.
Но смешного было б мало,
Если б помощь опоздала.

Емельян теперь учён,
Ко всему дотошен он,
Строго следует запрету:
Не лечись по Интернету!

Нёс торт Иван. Скорей всего
Семейный праздник ждал его.
Мечту о празднике лелея,
Ему б идти не ротозея,
И продвигаясь по дороге,
Хоть иногда смотреть под ноги.
Но у Ивана свой резон,
На всех вокруг глазеет он.
И так случилось в этот вечер,
Ивану Пётр шёл навстречу.
И шапка, куртка и штаны,
Ивану стали в нём смешны.
Увлёкся так, разинув рот,
Что плюхнулся локтём на торт.
И наш Иван, поднявшись скоро,
Пустился в тяжкие укоры,
Причин для злости отыскал,
И закатил Петру скандал.

Иной до обвинений прыткий,
Всех укорит в своих ошибках.

Наш Заяц, прихвастнув, солгал немного.
За ложь мы осуждаем строго.
Здесь может быть один ответ,
Что Зайцу оправданий нет.
Но мы не ищем оправданий,
Мы говорим о наказанье…
Судьёю выставили Волка,
В судействе зная много толку,
И обо всём толкуя смело,
Он приступил немедля к делу.
И следует сказать одно,
Что Льва судили заодно.
Наш Лев большим гурманом был:
Весьма зайчатину любил.
И, будучи Зайчатам друг,
Съедал на завтрак десять штук.
Продлился суд совсем недолго,
Заранее всё ясно Волку:
Чтоб Заяц не солгал опять,
Его назначил растерзать,
А Льва, коль он такой ужасный,
Отправил под арест домашний.

Хоть и смешны дела зверей,
Но не смешнее дел людей.

Артист повсюду: тут, и там,
Коллегам, зрителям, друзьям, —
Я всех люблю, – твердил всечасно.
Но был он лицемер ужасный.
И если только дома был,
То он жену и деток бил.

Заслуживает строгих мер,
Такой ужасный лицемер.

Черепаха, ох она,
Говорят, весьма умна.
Но о ней возможно так,
Редко скажет кто отныне,
Ведь когда душа в гордыне,
То и умный, что дурак.

Черепаха возомнила:
Незаслуженно она,
В жизни всем обделена.
Оттого вдруг и решила,
Ради славы и престижа
К сильным мира быть поближе.
Оттого пришла она,
Зазывать в друзья Слона,
Не смущаясь, что мала,
Что над нею Слон – скала.
Слон её не замечал,
И едва не растоптал.
Только Черепахе впрок,
Не пошёл такой урок:
Коль не вышло со Слоном,
Так подружится со Львом.
Только Лев, хоть замечает,
Но её как мяч пинает.

Кто разумен, сам бы смог,
Предсказать такой итог:
Зря гордыней не блещи,
По себе друзей ищи.

Над бледной ближнею звездой
Смеялся месяц молодой:
«Зря выбиваешься из сил,
Хоть льёшь ты, хоть не льёшь свой свет,
Все от тебя ведь пользы нет,
Ничтожное из всех светил.
Иль может, ты на небосклон
Взошла, чтобы весь мир смешить?
Что стоит мне тебя затмить?!
Мир только мною освещён.
Все реки, горы и моря,
Видны лишь мне благодаря.»
Всю ночь над ближнею звездой
Смеялся месяц молодой.
И дольше б злую вёл игру,
Но солнце встало поутру.

Так, как Природою дано,
Свети со всеми заодно.
Не будь, коль ярче, чем другой,
Хвастлив, как месяц молодой.

«Поставь ее на шкаф», – сказал один, —
Там место вазе».
«Нет, лучше к свету», – произнес другой, —
На тумбочку. К окну.
Там выявятся прелести ее».
«Да нет же, лучше в тень», – им третий возразил. —
«Туда, где телевизор.
Там скроются ее изъяны».
Четвертый всем кивал и сохранял молчанье.
Хозяин бедный, носился с вазою,
Пока не уронил.
Тогда четвертый с горечью вскричал:
«Ах, почему на стол ты вазу не поставил?!
Она была бы там целее».