Мария Жиглова - Фрэнсис Весь

Зимой положили
В сугробы мы чудо
Жизни своей, и
Открыли окно.

Берет он котомку
И узелок.
У нас Фрэнсис Весь
Все уволок,
И спросим его,
Где тот колосок
И дети. Как бьется
Жилка в висок.

Он знает, где дети,
Почем колосок,
Он к нам заглянул
На часок, на часок.

И брит или лыс,
Или белобрыс —
Но это не плюс,
Раз похитили крыс.

В блокаду, блокаду
Похитили крыс
И это неважно,
Он брит или лыс,

И ветер ревет, задувая в края:
«Блокада, блокада, блокада моя».
И черная речка,
И черная весь.
Бежит по городу
Фрэнсис Весь.
Сожмись, как кулак,
А этих собак —
Мимо, мимо
Пройдешь, дурак!

В друзьях – Маяковский, Есенин и Блок,
Который сегодня сильно продрог.
Ф. Весь – англичанин, к России причалил,
Его посадили – и в лагерь. Урок:
Не суйся к поэтам, мой друг; с пистолетом
Он ходит всегда и стреляет как бог.

Тяжелую маму тащу на руках —
В тяжелых сталинских сапогах.
Хочу, чтоб мы с мамой увидели рай.
– Ты меня, Берий, больше сажай,
Тогда я вырасту подлинней
И мама останется вечно моей,
И бабушка Гутя, придя с лагерей,
Встанет еду собрать поскорей.
Тяжелая, верная мама моя
Когда-нибудь скажет: – Пойди погуляй,
И нету тирана, и мама моя
Покажет мне Ферду – того муравья,
С которым читали мы (с братом) тогда,
Когда были хлеб и в бокалах вода,
Пока что я маму тащу поскорей,
Свободную от лагерей и зверей.
Мама уж вышла, а бабка сидит,
Ей полковник что-то твердит,
И скоро три года, как августа нет,
Мама моя, бомбежка и свет
Выключен. Берий, меня не сажай.
Я хочу с мамой увидеть рай.
Где мой отец? Он на фронте пропал;
В немецкий концлагерь и в лесоповал —
Мой дед-белорус. О, Белая Русь,
Великая Русь, я уже не боюсь.
Я хочу с мамой увидеть рай.
Ты меня, Сталин, не вырубай.
Пробирается по лесу человек,
Говорит, что Бога не было вовек,
Прощен? Казнен.
В этой странной Богом проклятой стране
И на малой, злой-коварненькой луне
Он казнен, не прощен…
Он не верил, потому что был простой,
Не женат – короче, холостой,
Он не знал, что неженатых не казнят,
Только водку с пивом не едят.
У него икона – Маркс и помело,
Ходит дворник-то по Стольной-то с метлой…
Только больно, те глаза уж не глядят.
Курят, пьют, да разве не едят?
Он не знает, кто Иуда Маккавей,
Он не слышит, точно дышит соловей,
Он не знает, что католики молчат
Мало, знает – на него стучат.
Кто стучит? Ты слышал в двери мощный стук,
Ты узнал одну святую из наук —
Если по тебе стучат-стучат,
То не веришь в Бога; в палача
Надо верить, но не сильно. Ты простой.
Вышел Фрэнсис Весь из леса не-пустой,
У него корзинка,
У него ботинки,
У него шинель
Гоголя, и ель
Рядом виснет. Плечи поутру
От морозца сильно ежатся в бору.
Фрэнсис Весь идет себе вперед,
Только воду-пьяну в ротОк не берет.
Едут наци,
едут и папарацци.

Лик мой дурен,
Взгляд мой ясен.
Кто-то дурень,
Где-то ясень.
Рядом – тонкая косица,
Месяц ясный и девица.
Не мычит, не телится
Парень; бедна девица

Смотрит в рот. Какой лубок!
Тонкий Пэ грызет сапог
И катает на коньках
Человек в метели.
Облетел наш леший в прах —
Листья отлетели.

Небо в зиму не родит.
Словно в Оренбург, катит
Светлая кибитка.
Кошка скачет прытко.

Вот собаки, вот блины.
Уезжают из страны
Цесаревич с князем;
Мой дурак, как Разин,

Вышел с вотчины с трудом.
Он же – в кацавейке.
Оставляем на потом
Волчьи телогрейки.

Через поле – в Амстердам.
Чистых красок много, дам.
Малые голландцы,
Бедность, голодранцы.

И венец отлит зимой.
Миром правят боги
Красно-синие; домой
Возвращусь в тревоге

С дурака-то моего.
Мой дружок, отдай его.
Это – про ненастье
И про зло-несчастье.

Лихо пишет мне мой царь:
Вы в Париж езжайте.
Денег нету на вокзал?
Вы не отревайте

Это знамечко мое,
Белое, большое.
Царь отрекся у нее,
Мани, за спиною.

На вокзал я не приеду,
В поезде не буду.
Не поспею я к обеду,
Нет, не позабуду:

Про царя и про Париж.
Мой дружок, давай, шалишь!
А в Париже детки
Ходят на пролетки.
Кто-то умер, спору нет.
Молвит дура мне в ответ: