Алина Волку - Реквием по Эрику. Стихи, вдохновлённые Призраком Оперы

Но, сквозь отвращенье – ему улыбались,
Умело скрывая испуг.
И шуткою злою задеть не решались —
Ну мало ли чей это друг!

Но стало для вечера горькой приправой,
Кошмаром в уютном мирке,
То, что произнёс он: «Танцовщицы правы.
Возможно, что гибель Бюке

Была не такой уж естественной..» Тут же
Погасли улыбки, и страх
Пронзивший сидящих безмерною стужей,
У всех отразился в глазах.

Вмиг праздник утратил своё настроенье —
Ведь, право, случилась беда!!
Лукаво глядел человек-привиденье.…
А вечер испорчен был, да.

Господа! Мы должны вам открыть одну тайну,
Перед тем, как займёте вы прежний наш пост.
Это важно, поверьте – при чём чрезвычайно.
Незавиден ваш жребий и вовсе не прост.

Все смените замки на покрепче затворы,
Если что-то желаете спрятать… Увы,
Здесь есть нечто гораздо страшнее, чем воры.
Это – призрак. Мертвец – но страшней всех живых.

Ах, быть может, что с ним мы сейчас повстречались
Там, на ужине… Боже, он был среди нас!…
О, не смейтесь! Мы тоже когда-то смеялись,
Только нам уж совсем не до смеха сейчас.

Мы б молчали о призраке – будем правдивы,
Он нам сам повелел обо всём рассказать…
Господа, вы с ним будьте предельно учтивы,
Или вам – без сомнения – несдобровать!

Он – хранитель, гроза, тайна этого зданья,
Он не сможет покинуть его никогда…
Здесь, в инструкциях, есть и его предписанья.
Соблюдайте их. Правда. Иначе – беда.

Мы прощаемся с вами теперь. Но учтите —
Обо всём, господа, вы предупреждены.
Да не смейтесь же! Вы ведь его разозлите!
И в том нашей, поверьте, не будет вины!

Арман Мушармен слыл разумным не даром —
Он много трудился – и преуспевал.
Чего только стоят его мемуары!
О чём только в них он не понаписал!

Когда-то Арман репортёром работал.
Каким магнетизмом он был наделён!
Не знал ни одной, к сожалению, ноты,
Зато был с министром культуры знаком.

Владея – немалым, при чём – состояньем,
Он просто, шутя все проблемы решал!
Ну что ж, конкурировать с ним в обаяньи
Мог только почтенный коллега – Ришар.

Фирмен (таково было имя Ришара),
И сам был собою слегка восхищён.
Ещё бы! Ведь он композиторским даром
Природой ли, Богом ли – был награждён!

Он к прочим творцам относился душевно —
Любил и Гуно, и по Верди страдал,
И Вагнера даже считал совершенным,
Хотя и не очень его понимал.

Считал он при том, что любой композитор
Его тоже должен был страстно любить.
Ах, как восхищал он улыбкой открытой!
Но знали – его лучше было не злить.

Был вспыльчив Ришар. Но зато вдохновенным!
Ведь с театром управиться – шутка ль, игра?
Ну что ж, получились из них с Мушарменом
Такие достойные директора!

«О, Господа мои!
Прошу прощенья,
Что смею отвлекать вас в тот момент,
Когда вы с потрясающим стремленьем,
В котором вам никто не конкурент,

Вершите судьбы театра и артистов!
И даже я, признаться, поражён,
Насколько вы всё делаете чисто,
Со знаньем дела, публики, имён!

Как много сделали вы, право, для Карлотты,
Для маленькой Жамме, Ла Сорелли!
Какие подарили им высоты!
Да только все таланты отмели.

Карлотта, эта мартовская кошка…
Не покидать бы ей вообще кафе Жакен
Вы в ней ошиблись, господа, немножко…
Ла Сорелли – красивый манекен,

Успех – за счёт лишь тела. Да, прекрасно
Но – где душа? Увы. Ну а Жамме —
Та как телёнок в башмачках атласных.
По сцене скачет – будто по траве.

А вот Дае… С какой же вы заботой
Лишив чуть ли не всех больших ролей,
Ревниво её гений бережёте!
Согласен – в театре нет её ценней.

Что ж, Зибеля исполнит пусть певица,
Раз Маргарита ей пока запрещена…
Да, к стати. Вы могли б подсуетиться,
Чтоб ложа мне была возращена?

Признаться, я немало был расстроен,
Что продан на неё абонемент…
И, чтобы я оставил вас в покое,
Советую уладить сей момент.

Я недоволен вашей выходкой, но всё же
Так не люблю скандалов я и сцен…
Но начинать знакомство с кражи ложи —
Вы знаете, не вежливо совсем.