Инна Фидянина-Зубкова - Былины от Инны. и другие сказки

– Да нет, не пришла. Просто негоже
воинам по пирам сидеть —
силу молодецкую пропивати.
Надо в поле чистое лететь —
удаль молодецкую тренировати!

Приужахнулись мужики, притихли,
что было в прошлый раз вспоминают:
Соловей Будимирович
зарубил пятьдесят ребят —
вот, чорт окаянный!

– Ой не мозоль мне душу, земля-мать!
Я хочу да требу воевать!
Токо где найти ту «рать на рать»?
Если все пьют горькую сидят.

«Будимирович да наш ты Соловей,
ты присядь, поешь, попей —
пир почёстный идёт!»

*
Эх дурной, дурной мужичий род:
Соловей присядет да поест, попьёт,
захмелеет, а захмелев, осмелеет
и без боя да поножовщины
передавит, перемнёт
весь великий Новгород!

А мы хвалу ему споем,
так как в Житомире живём.

– Наш воевода самый красивый!

«А народ говорит: спесивый.»

– Нашему воеводе ничего не страшно:
татара потоптал – тьма!

«Ага, и бабы ваши
от него без ума.»

– У Ильюшеньки воеводушки
руки аршинные.

«И как колодушки,
ножки не длинные.»

– Коренаст, не спорим,
зато плечист.

«И языком доволен —
уж больно речист!»

* * *
В общем, гуси-лебеди полетели,
пока хвалу воеводе мы пели.

Гуси-лебеди крылами махали,
нашу песню с собою забрали.

И разнесли по белому свету:
«Лучше Ильюшеньки нету
имени для мальчугана!»

– Беги, Ильюшенька, к маме,
вырастай большой да могучий,
и будешь ты Муромца круче!

А Алёша – богатырь самый молоденький!
Он по реченьке нейдёт,
идёт по броденьку.
Он и спит, что не спит,
глаз открытый свербит.

Он и матерью с отцом обласканный,
говорят они ему очень ласково:
«Береги себя, сын,
ты у нас пока один,
тебе всего лишь двадцать лет,
да и стынет твой обед!»

А как жить молодым,
когда ты несокрушим,
когда тебе лишь двадцать лет,
а в душе, как старый дед?

А «старому деду»
на то ответа нету.
Надо в поле воевать,
силу, удаль прожигать!

Надо в бой идтить,
чтоб года свои ложить
на меч да на копьё.
Сколь осталось нам ещё?

А как домой воротимся,
так не наглядимся
на башку свою седую —
молоду-молоду-молодую.
И мысли, как у ребёнка:
«Не сгорит ли родная сторонка?»

– Ты покуда, рыцарь, скачешь?

«Покуда умом не тронулся.»

– А куда путь держишь, не скажешь?

«На Кудыкину гору.»

– Понятно.

«Понятно, так и проваливай!»

– А ты меня идти с собой не отговаривай.

«Вот чорт чумной привязался!»

– Ты, рыцарь, сам в любви мне признался.

«Я?! Когда ж это было?»

– Сам сказал:
«Хочу, чтоб сила меня любила.»
Вот я и есть твоя Сила Могучая!

«Что за зараза скрипучая
за мной увязалась?
Хочу, чтоб ты отвязалась!»

* * *
Как сказал, так и стало:
Сила Сильная от него отстала.

Стало плохо герою сразу,
стал искать на себе заразу:
лопнул блоху, две…
«Всё не то! Что за тяжесть во мне?»

Развернулся, домой поскакал.
Забыл покуда скакал.

А дома жена с пирогами,
тесть с ремнём, да тёща с блинами.
Хорошо! Да так хорошо, что больно.

Не думал рыцарь о воле вольной
больше никогда в жизни.
Кудыкину гору не поминал —
он и так всё на свете знал.

А силищи лишней
нам отродясь не надо,
нам со своей нет сладу!

Добромиру дома сидеть было плохо.
О «Вавиле и Скоморохах»
читать уже надоело.

Не наше бы это дело —
махать дубиной без толку.
Но если только
на рать, пока не умолкнет!

Выйдем, дубиной помашем,
домой поедем с поклажей:
копий наберём браных,
одёж снимем тканных
с убиенной дружины.

*
Ну что же вы в горе, мужчины?
Не плачьте по сотоварищам мёртвым,
они рядком стоят плотным
на небушке синем, синем,
и их доспехи горят красивым
ярким солнечным светом!